Волчина позорный

— Бакенбарды ещё и три бороды, — добавила Наталья. — Две широких, одна из них длиннее, а одна клинышком. Как у Дзержинского. Не знаю зачем. Говорит, что играет в народном театре. Я там не была, правда. Так в том театре реквизит бедный. Берут, где могут, и одежду, материал тоже. Из него старинные платья и костюмы шьют в недорогом ателье. А у моего всё своё. И всё хорошее, сделано с любовью моими ручками.

— Любите его? — Шура серьёзно спросил.

— Да, конечно. И он меня. Он хороший. Добрый. Знает много. Не то что наши актёры в большинстве. Писанное драматургами повторяют, а у самих знаний — кот наплакал. И язык бедный. Я филологический окончила. Но не люблю преподавать. А тут — моё место! Вы моего жениха-то откуда знаете?

— Да не знаю я его. Мне ваш директор про него рассказал. Что умный и хоть самодеятельный, но актер. Хочу познакомиться. Я корреспондент. Может, напишу про него. Поможете встретиться? — Шура прижал к груди сложенные лодочкой ладони.

— Да какой вопрос!? Конечно, — Наталья улыбалась. — Завтра в шесть вечера устроит?

— Договорились. До завтра, — Шура поклонился и они с Нагорным вышли. Двинулись допивать.

— Как-то уж больно легко выходит, — думал на ходу Малович. — Значит, что-то не то и не так. Чудес не бывает.

И он, как всегда, не ошибся.

Допили и Шура пошел искать по театру главного режиссёра Куклина. Наташе снимки не показал специально. Рассуждал правильно: — Вдруг это он и есть. Аферист. Так она ему скажет, что я показывал снимки. Обязательно. Там ведь три разных женщины. А у них любовь вроде бы. Значит, она его выгонит к чертям. И где потом ловить? Нет. Пусть главный режиссёр точку поставит. С директором — дохлый номер. Спивается мужчина напрочь. Жаль.

Главрежа Юрия Ивановича он нашел у осветителей на мостике. Представился и коротко рассказал о том, что ищет человека, который с помощью париков и клееных усов меняет внешность и охмуряет богатых вдов или разведённых. Потом выбирает момент, всё ценное забирает и исчезает. К другой женщине пристаёт уже в новом облике. И так далее. Куклин посмотрел снимки и твердо сказал, что никогда у него за десять лет такого актёра не было.

— Может, просто запамятовали? У вас их больше семидесяти, да? — спросил Малович.

— Я на каждом артисте каждый прыщик помню, — ответил Куклин раздраженно. — Это мой материал творческий. Я с ним работаю. Насквозь их просматриваю лучше рентгена, и каждую бородавку вижу даже во сне.

— А кого выгнали недавно за пьянку?

— Ладошина, — режиссёр скрипнул зубами. — Но он хоть и не очень маленький, но меньше вашего, который на снимках. И толстый. А на фото один человек в разных гримах и прочих постижёрных изделиях. Но не Ладошин. А симпатичный. Субтильный, худой, длинный. Разница с алкашом Ладошиным — как между небом и Землёй.

Малович попрощался и пошел в отдел свой ждать вечера. К шести он должен встретиться в постижёрной с возлюбленным Наташи. С артистом самодеятельного народного театра.

Вошел Лысенко с предложением.

— Там, Шура, возле гастронома «Восток» стреляли в заведующего складом. Из машины. Видать, вор с вором что-то не поделили. Сбегай, разберись.

До встречи в театре оставалось еще три часа. Маловичу было скучно. Дело с аферистом «буксовало», настроение майора застыло в тягучем болезненном состоянии, опустило ему плечи, сковало свободу движения. Ходить не хотелось, чем-то заниматься не тянуло, но в таком состоянии долго жить не имело смысла. Могло стать хуже и тогда волчина-«мусорок» стал бы просто огромным куском мышц, ни на что не годных.

— Где завскладом сейчас? Откуда информация вообще? — Спросил Александр без интереса.

— Сам он и позвонил мне лично. Мы с ним знакомы. На рыбалке года два назад случайно вместе оказались. На берегу озера в Семиозёрке, — Лысенко смутился. — Но у меня с ним никаких дел.

— Кто бы сомневался, — сказал Шура. — Поеду к нему. Вы позвоните туда. Мне десять минут до гастронома.

Заведующий складом Евгений Романович Пащенко встретил майора радостно.

— Хотят меня убить. Знаю кто. Знаю за что. И где этот человек сейчас — тоже для меня не секрет.

— За что? — Малович больно пожал Евгению Романовичу руку. — Долг ему не отдаёте?

— Он мне достаёт крабов в банках. «Чатка». Камчатский крупный краб. — Пащенко вытер лысину носовым платком. Волновался. — Привозит всегда по пять тонн. Он нарасхват идёт. Так Гриша всегда брал откат десять процентов от нашей магазинной цены. А в этот раз попросил двадцать пять. Кто-то у него в блатной цепочке добавился или директор камчатского рыбзавода оборзел. Но двадцать пять процентов! Да к тому же я продал почти всё по прежней цене. С чего платить? Месяц прошел. Он и дом мой советовал продать, машину. А то, если он не поделится от нового процента, с ним никто не будет дальше работать. А он, естественно, со мной.

— Ну и что ж он вас не убил? Стрелять не умеет? — Шура не любил таких дельцов и смотрел на Пащенко почти брезгливо.

— Это он пугал так. Стрелял пулей из карабина СКС. У него он законный, зарегистрированный. Стреляет Гриша отлично. Почти снайпер.

— А пуля куда воткнулась?