Волчина позорный

— Так. Это мой Артур Романович Поплавский, — Шура отложил снимок в сторону. — Это кто?

— Эдуард Олегович Кислицын, — прочёл в заявлении Женя.

— А это он уже Руслан Ярославович Шереметьев. Знатного, значит, рода, — развеселился Марецкий.

Малович под расписку забрал заявления и фотографии, а Лысенко старший потом сделает запрос в отдел, чтобы эти документы переписали на управление уголовного розыска, так как мужчина на фотографиях один и тот же, и подозревается в убийстве женщины. Дела разрозненные теперь объединяются в одно, и расследуется по факту убийства.

Он сел на свой любимый подоконник в коридоре уголовного розыска. На тот, где ему хорошо думалось.

— Считай, год он шурует в Кустанае, — загнул Александр Павлович первый палец. — Значит, он не гастролёр, а местный. Значит, просто не боится никого. Потому, что имеет возможность менять внешность и паспорта. А это уже кое-что для сыщика. Стало быть, первый мой поход по теме — к директору областного драматического театра Николаю Филипповичу Нагорному. Он загнул второй палец.

И это означало, что в новое хитромудрое, сложное и загадочное дело он уже вцепился всеми когтями и зубами настоящего волчары.

30. Глава тридцатая

Любой большой праздник — почти неуправляемое стихийное бедствие. Ну, хорошо то, что если их по пальцам пересчитывать, то одну руку можно вообще держать в кармане. Вот Новый год — страшное мероприятие. Оно всегда и всеми скрупулёзно просчитывается. Уточняется всё. От числа гостей, до количества салата «Оливье» в тоннах и водки в декалитрах. И только по ходу ликования от полной неизвестности поворотов судеб в году грядущем выясняется, что «Оливье» и водки к третьему дню встречи с новым годом уже не хватает, десяток гостей исчезли не известно куда и дома тоже не появлялись, а Дед Мороз принёс детишкам в мешке всего половину ящика коньяка, а остальное выпил в подъезде со снегурочкой, которая до квартиры дойти по техническим причинам не смогла и отказалась.

Ну, это в общих чертах. А вообще — чудес в новогоднюю ночь куда больше. Например, в одной компании друг семьи хозяев стрелял после трёх часов ночи себе в рот из хлопушек исключительно для развлечения друзей по столу. Он заглотил, не пережевывая, килограмм разноцветного конфетти и кубометр дыма, есть и пить поэтому отказался. Его долю питья и закуски приняли на себя оставшиеся гости. Так что к утру только младший трёхлетний сын одного из присутствующих смог вспомнить, что именно за праздник начался с вечера тридцать первого декабря.

А кроме Нового года полон ужасов всяких и Старый Новый год, которого в мире нет нигде, кроме как в СССР. Седьмое ноября и первое мая чуть нежнее проходят, но жертв перепития и несварения желудка больницы с утра дня три подряд тоже принимают стонущими группами. Никакой праздник один день не празднуется. У советских людей это не принято и считается явным неуважением или к Деду Морозу, или к ЦК КПСС. День рожденья человека хорошего и общительного, друзей имеющего бесчисленное множество, вполне может стать и днём его смерти. Потому, что все, приносящие подарки, обязательно прилагают даже к карманному фонарику бутылку «столичной». Радость от того, что ты на год приблизился к отбытию на «тот свет» всегда затмевает разум и, выпивая уже без закуси шестнадцатую рюмку, друзья и родственники тупо желают тебе многих лет и счастья жизни с больной печенью, желудком и почками.

Огромная семья клана Маловичей по отцу и Горбачевых по матушке Новый год перехватила на пути в город. В деревне Владимировке. В отцовский Панькин большой дом втиснулось сорок сестёр, братьев родных и близких двоюродных, племянников, свёкров и свекровок, тестей и тёщ. Плюс друзья детства, юности и зрелости слетелись без приглашения. Ну, и дети, куда без них!? Еды с самогоном поставили на столы столько, будто с утра нового года правительство запретит народу есть в целях экономии продуктов и, что самое жуткое, хлебать самогон.

Или, предполагался вариант, что завтра вообще не наступит никогда. Старший брат Шуры Борис играл на баяне сразу после звона курантов по радио, выпивая и закусывая из рук родни, а потому остался к утру трезвее и даже смог самостоятельно снять с себя ремни баяна и поспать до обеда на стуле. Сам Шура пил мало, поскольку планировал беседу с директором областного театра, но закусывал за всех остальных, что вынудило его весь день первого числа не вылезать надолго из уличного «скворечника». Поэтому в театр отлучиться возможности не имел. Но дома за столом он, как самый трезвый, произносил один тост, зато самый лучший.

— Пусть так, чтоб этот семьдесят второй год мы завершили досрочно победителями всех социалистических соревнований! — громко говорил он, поднимаясь на стул.

— Да! Быть тебе генералом! — соглашались с тостом родственники и друзья детства.