Волчина позорный

— Братва, да я сам в розыске. Квартиру у тёханки вон там снимаю. Рвём когти все сразу! Их едет три наряда на мотиках. А вон там перепрыгнуть забор и плетень низкий за ним. И сразу глухой проулок. Уйдём! Если прямо сейчас когти рвать! И он первым побежал к забору.

— Мы ещё вернёмся, козёл! — крикнул один. — Не вздумай слинять, найдём. И хату спалим.

И они тоже понеслись за Шурой, который уже подпрыгнул и делал вид, что собирается перевалиться на другую сторону. А когда урки тоже подтянулись за верх досок, быстро спрыгнул назад и одного левой, другого правой рукой мощно потянул за штанины на себя. Парни ссыпались с забора мордами на землю и довольно крепко ушиблись. Малович быстро врезал каждому по шее, после чего ребята обмякли и затихли. Александр Павлович нацепил им на руки «браслеты», носовым платком взял два ножа, свернул и сунул в карман.

— А ты чего стоишь счастливый, будто тебе орден дали? — он подошел к Липкину. — Руки давай.

Защелкнул на руках завмага наручники и спросил ласково.

— Машина твоя где?

— Вон же гараж, — мотнул вперёд подбородком Михаил Абрамович. — А ключи в правом кармане. В брюках.

Малович загрузил жиганов на заднее сиденье. И дал Липкину совет.

— Выкопай сейчас деньги. Поедешь со мной. И добровольно сдашь в отдел краж. Скажешь, что сам переживал, что стырил деньги. Хоть, конечно, в первый и последний раз, но совесть загрызла. Тогда остальное копать не будешь, а сядешь на пару лет. Сколько там, в баночке?

— Вы милиционер? — ужаснулся Липкин.

Шура показал удостоверение.

— Если сейчас не отвезёшь лавэ, я ребятам из управления краж крупных государственных средств скажу, и они тебе из двора поле сделают. Пашню. Хоть кукурузу сей. И сами найдут остальное. А это уже другой тебе, Липкин, срок. Большой. Так чего делать будем? Понял. Снимаем «браслеты» на пять минут.

Завмаг побежал, подскакивая, к лопате и за три минуты добрался до металлического десятилитрового бидона. Он принёс его с лицом мертвеца и открыл. Бидон был доверху забит двадцатирублёвыми купюрами.

— Тысяч сто будет? — засмеялся Александр.

— Сто сорок пять, — стеснительно ответил завмаг. — Это не всё. Но вы же обещали, что если добровольно сдам…

— Нормально всё будет, — пошлёпал его по щеке Малович, они сели в «волгу» с белыми сиденьями из велюра и поехали в управленческую камеру предварительного содержания до первого допроса.

Он сдал дежурному жиганов, отдал ножи, а Липкина, сказал, надо отправить в отдел краж. Попросил попутно дежурного, чтобы от дома семнадцать по улице Павлика Морозова кто-то из сержантов забрал мотоцикл.

— Я оттуда задержанных в «автозаке» вёз. На «волге» потерпевшего. На последней модели. Во как!

— Опять, бляха, один всех взял? — улыбнулся дежурный. — Так и запишу. Задержаны капитаном Маловичем при вооруженном ограблении.

— Пришлось одному, — кокетничал Малович. — Остальные не все протрезвели после майских торжеств. Кстати, я с сегодняшнего дня майор, блин!

И пошел к полковнику Лысенко доложить, что поганцы задержаны и сданы под конвой, да поговорить заодно об ответном ходе против ловкого и хитрого бухгалтера Русанова Алексея Ивановича.

Из кабинета полковника вынесло нечеловеческой силой лейтенанта Грушина. Как раз в ту секунду рука Маловича тянулась к ручке. И ему повезло, что от двери стоял сбоку. Обе дверных половины по три раза стукнулись об углы стен, захлопываясь и снова отлетая к стенам. Грушин

имел лицо красного цвета, а руки так туго смял в кулаки, что хруст суставов перешибал звуком скрип дверных петель.

— Да в гробу видал я вашу милицию! Пойду каменщиком в «Тяжстрой». Там хоть платят и погибнуть шансов в сто раз меньше! — удаляясь по лестнице орал Игорь. Может он потом ещё крепче проклинал свою работу, но уже далеко убежал. Не слышно было.

— Да я его попросил рапорт написать на перевод из уголовного розыска в отдел аналитики. С бумагами работать. Протоколы допросов сшивать и писать представления управлению следствия, — Лысенко имел изумлённый взгляд и пальцы его дрожали. Он нащупал в шкафу бутылку коньяка и отхлебнул из горла граммов сто. Минут через пять успокоился. — А Грушин кричал, что он по природе сыскарь и так унижать себя не даст никому. Рапорт об увольнении подаст завтра. А я чего? Всё ж по-честному. У него за три года ни одного задержания или раскрытия. Одного в феврале пробовал поймать. В автобусе ехал на работу.