Волчица с Рдейских болот

— О! А вот и наш партнер — сын Александра Строгова Роман. Ему и сдадим эту партию, или лучше частями? — поинтересовался он у того мужика. Тот глухо произнес:

— Не знаю. Решайте сами.

Этот их разговор сейчас просто пролетал мимо сознания Романа. Он опять повторил, глядя на Оксану:

— Оксана, прости меня. Выслушай, и если не простишь, то хотя бы поймешь. Это же не трудно — просто выслушать. Я месяц с ума схожу… от своей вины. Проклинаю себя. Оксана?

А она обратилась к хозяину дома и спросила холодно и по-деловому:

— Саныч, а вы уверены, что это действительно Строгов? Что он не прикрывается его именем?

Роман потянулся к внутреннему карману ветровки.

— Я покажу документы — паспорт, права, медицинский полис…

— Да что там проверять, Ксана, когда у них одно лицо? Он весь в батю своего, только ростом повыше. А что ты… — попытался что-то прояснить удивленный директор.

— Я устала, с вашего разрешения сейчас пойду домой. Ты за мной не ходи — видеть тебя не могу. Не заставляй убегать еще и отсюда, скитаться непонятно где. Мне просто некуда больше бежать.

— Оксана…

— Прохор Григорьич, может мне к вам попроситься на постой? В мужской монастырь? Похоже, что здесь покоя мне не будет.

— Ксана… так он что-то сказать хочет. Может, по делу.

— Да по какому делу, Саныч?! Мне что теперь…?

— Отдыхай… Я не буду надоедать. Ты иди, — тихо и решительно сказал Роман.

Оксана вышла. Потом проурчал мотор — машина уехала. А Роман сидел на стуле у входа, согнувшись, спрятав лицо в ладони. Потом поднял голову, улыбнулся невесело и спросил:

— Так что там с участком, есть у вас на примете?

— Да ты сам походи да выбери, где приглянется. Да, Прохор?

— Нет. Ксана его гонит. Значит, пускай уезжает.

Роман встал, пригладил волосы, поправил одежду и ответил:

— Я не могу рассказать, как я накосячил. Не думаю, что Оксане это понравится. Но отсюда не уеду. Буду просить прощения, пока не простит. Мне некуда идти от нее — смысла нет, просто не выживу. Вся моя жизнь — в ней. Не бойтесь за нее — ей ничего не грозит. Сам убью любого.

Потом он ушел. Вечером лежал на кровати в номере и смотрел в светлый бревенчатый потолок, не видя его. Думал, осмысливал все и понимал, что был наивен до изумления, просто как ребенок, когда мчался сюда.

Это он помнил о ней только хорошее. И все это время лелеял эти воспоминания, уточнял для себя подробности, влюблялся опять, вспоминая тот ее взгляд, ее счастливую шальную улыбку, то сумасшествие, что охватило их. А она все это время ненавидела его… а может и себя. Не обижалась, не удивлялась его поступку, а ненавидела.

И что теперь делать? Если она его выслушает, то, конечно, сможет простить когда-нибудь. Но ему нужна была ее любовь — не только прощение, а ее нет. Это у него было время полюбить ее — терзаясь чувством вины, вспоминая, постепенно осознавая что она для него значит, мечтая… А она не успела, просто не успела тогда ничего почувствовать, кроме мимолетной симпатии и временного чувственного влечения, обусловленного «благоприятным периодом». Он сам все угробил — ту ее нежную покорность, бесконечное доверие к нему, дикий накал страсти потом и взгляд тот… Она его просто не любит — вот в чем беда.

Но отступиться уже нельзя — поздно для него, жизнь потеряет всякий смысл. Он вытащил из кармана куртки коробочку с кольцом. Раскрыл, долго смотрел, горько улыбаясь. Вот дурак… Да плевала она на него и на его подарки, хоть весь мир сейчас подари. А он пропадет без нее. Значит, нужно сделать так, чтобы полюбила. Но сначала — простила. Тут надо думать…

Глава 13

Дома появилось время подумать, и мне показалось, что, похоже — опять сработала схема «находишь-теряешь». После встречи с Романом… надо же — вот и познакомились. А говорят, что секс не повод для знакомства. Да… так вот — после сегодняшней встречи я чувствовала только облегчение от того, что он не имеет отношения к родне моего отца. И еще досаду на то, что не озвучила сразу прощение — пусть бы уматывал.

Та страшная тянущая обида… мои воспоминания и стыд… раскаянье, запрет на мысли о нем, и мысли эти со слезами почти всю ночь… Так страшно обижаются на близкого или дорогого человека, слишком «к сердцу» принимая оскорбление. Он был мне не безразличен тогда. Я почти влюбилась… да нет — я уже любила его тогда… в процессе… Сейчас обида осталась, но она уже не убивала. Как обида на чужого человека.

Даже злости не осталось… не говоря уже о той жгучей ненависти. Исчезли сильные чувства, переживания, которые были связаны с ним. Это стало платой за что? Я же отдала клад, пальцами не коснулась. И вдруг поняла — я заплатила именно за это внутреннее спокойствие, умиротворенность, освобождение от огромной ответственности, которая постоянно висела на мне. Ответственности за наше хозяйство, за села, за людей в них.