Волчица с Рдейских болот

На крыльце дома ее запах окутал и обнял его, странно успокоив. Наверное потому, что сейчас для него и это было счастьем. И вообще ему нравились запахи ее дома, да и всех построек в этом селе. Здесь не воняло химией и синтетикой. Почти все материалы были натуральными — дерево, металл, камень, хлопок, лен, глина.

Сана тоже чуяла его, это он знал. Во вторую ночь даже стояла у окна. Он проснулся моментально от того, что услышал ее и дальше прислушивался с замиранием сердца — что сейчас будет? Не прогнала, ушла… ворочалась, не спала, как и он. А потом еле слышно раздался даже не скрип, а трение оконной створки — дерево о дерево, и он мигом рванул за угол. И, сдерживая восторженный клокочущий в груди смех, наблюдал, как она ковыляла на волчьих лапах, стараясь идти «на цыпочках». Лапы были длинными, и смотрелось это смешно и трогательно. Ему она нравилась даже сейчас — смешно ковыляющая на кончиках лап. А ее волчица восхищала — сильная, почти черная, поджарая, с умной симпатичной мордой, сейчас заткнутой какой-то цветной тряпкой.

Нужно было знать — куда она отправилась, и Роман увязался следом. Дал немного форы и пошел вдогонку. Застал уже спящую, уснувшую на подстилке из сухих хвоинок, слегка пофыркивающую в лапу. По мягкой шкуре пробежала дрожь, она подогнула лапы… замерзла? Вряд ли. Но захотелось что-то сделать для нее — согреть, сделать сон более уютным, удобным? В конце концов, его волк не обижал ее и на него она сердиться не должна. И, рассчитав направление прохладного утреннего ветерка, он подполз и тихонько лег рядом. А потом, уже почти засыпая, устроился удобнее, прислонившись боком к теплой спине, и уснул, чувствуя себя, как в раю.

Уже поздним утром его разбудило движение. Он открыл глаза и встретился со взглядом ее коньячных, с золотинками глаз. Она таращилась на него, очевидно, не веря своим глазам — сонная, озадаченная, немного перепуганная. И он попытался успокоить ее так, как захотелось, как потянуло — быстро и ласково облизав длинным языком ее морду. И мигом откатился, взвизгнув от острой боли — его решительно полоснули когтями по морде, зацепив нос. Это было просто дико больно! Пока он приходил в себя, она исчезла.

С морды капала кровь… и что теперь делать? Отпустить волка сейчас нельзя — рана не заживет, не исчезнет, как говорилось в легендах. Сначала нужно было обработать, остановить кровь, дать ране затянуться запекшейся корочкой, а уже потом оборачиваться человеком. Поэтому он припустил к гостинице — Саныч поможет. Подскочил к его дому, ожидая увидеть пожилого мужчину или его жену, а увидел сказочное видение…

В палисаднике у дома сидела девушка — тоненькая, как хлыстик и на вид нежная, как облачко. Смуглая золотистая кожа, раскосые глаза с длинным разрезом, короткий тупой носик, круглое личико. Ресницы и брови были густыми и черными, шелковистыми на вид, как и длинные гладкие косы. Одета она была в подобие широкой рубашки кораллового цвета с бахромой на подоле, открывающей нежную высокую шею и смуглые ключицы. В общем, облик получался таким, что можно было описать двумя словами — невыразимо прелестный.

Видение открыло маленький, сочный ротик, всплеснуло тонкими изящными руками и нежно, с очаровательным акцентом пропело:

— Ах-х-х, доробо[1]! Волчик! Надо лечить, о-о, учугей оол[2]! Я сейчас…

Роман завис, даже забыл о боли в располосованной морде. Кто это вообще и откуда здесь взялась эта невиданная экзотика?

Между тем видение вспорхнуло со скамейки и исчезло в доме. Потом оттуда вышла жена местного начальства с аптечкой в руках и они вдвое с девушкой стали хлопотать над ним — смывать с волчьей морды кровь, обрабатывать ранки перекисью, при этом охая и жалея его. Роман заторможено молчал.

Рядом с этой девушкой он чувствовал себя… необыкновенно уютно, что ли? Внутри все расслабилось и отдыхало — от переживаний, напряжения последнего месяца, сегодняшнего стресса. Она своим тихим воркованием словно окутывала его облаком спокойствия и благополучия, уверенности в том, что все сейчас хорошо и правильно… ну, или будет. На нее хотелось смотреть, не отрываясь, и это было похоже на гипноз. Эта мысль отрезвила и он, наконец, вышел из ступора.

Когда старшая женщина объявила, что «вот и все, теперь быстро заживет», он сорвался с места и умчался туда, где оставил свою одежду — в густых смородиновых кустах у дома Ксаны. Обернувшись, быстро оделся и лег на траву прямо там, обдумывая — что это было? Это чувство умиротворения, что поселилось там в его душе, вступало в диссонанс с доводами разума. На него не должно было действовать очарование других женщин, потому что он любил Сану. Но оно подействовало… и как это понимать?