Волчица советника

Я вцепилась в плечи графа, отвечая ему, ласкаясь. Сверчки, шестки… Ну их к лешему, я подумаю о них позже, а сейчас…

Жесткие ладони с мозолями от кхопешей на моей груди — я даже не заметила, как оказалась на шкурах, без рубашки. Его рот, сомкнувшийся на мочке уха, горячее дыхание, обдающее шею, мужские губы, задержавшиеся на плече, там, где ямка под ключицей. Укус и поцелуй, успокаивающий короткую боль, волчья метка.

— Моя…

Мурашки по телу — от холодного вина, от горячего языка, собирающего рубиновые капли, от рук, сжимающих ягодицы, когда граф спускается ниже. Он дразнит, играет со мной, но я уже знаю, что это игра для двоих. Граф научил меня, а я всегда была старательной ученицей.

— Ах ты, маленькая ведьма…

Чувствовать его на себе, в себе, прижиматься к нему, знать, что сейчас, прямо сейчас, он мой и только мой, отдаваться ему, быть его, смотреть в темные от страсти глаза и видеть в них свое отражение, двигаться в унисон, дышать одним воздухом, быть одним целым…

— Раду… Еще…

— Лир-ра!..

Пьяная близостью, утомленная, я лежала в объятиях Йарры, водила губами по шраму — тому, что от шипованного цепа, и слушала, как успокаивается дыхание графа. Нега, нежность, легкие прикосновения мужской руки к волосам, смешное урчание, с которым Йарра терся колючей щекой о мою ладонь, — кажется, ему нравилось, как я хихикаю…

Молочно-белое сияние камней подаренной заколки. Их неверный свет, похожий на лунные дорожки, тревожил, беспокоил, и в голову снова полезли мысли о сверчках и шестках, о смесках и Высоких Лордах.

Йарра заметил, что я погрустнела, и объятия стали крепче.

— Что случилось?

Я пожала плечами и спряталась к Йарре под мышку. Как объяснить ему, если я сама себя не понимаю?..

Так странно, так тревожно… Хочется то плакать, то смеяться, то обнять его, то оттолкнуть, спрятаться. Быть с ним, а еще лучше — никогда его не знать. И царапает, царапает что-то, рвется наружу, ноет, болит…

— Тебе будет хорошо со мной, Лира, — глухо сказал Йарра, поглаживая меня по спине. — Нам будет очень хорошо вместе.

Сверчки, шестки…

Галии тоже было с ним хорошо. И где она теперь?..

— Глупая ты девчонка. — Йарра повернулся на бок, осторожно потянул за прядь волос. — Все будет хорошо, я обещаю, — повторил граф. — Веришь мне?

Я молчала, и татуировка на груди Йарры засветилась, загорелась серебром — Его Сиятельство господин Главнокомандующий изволили раздражаться.

— Веришь, Лира?

— Верю, — прошептала я. В конце концов, кроме Галии, есть еще леди Алиссандра…

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

В покоях Марианны не было ни зеркал, ни полированных поверхностей, и даже паркет перестали натирать мастикой и застелили коврами. Княгиня Анна, просидевшая у постели дочери всю ночь, погладила двумя пальцами руку девушки — чуть выше локтя, там, где белела не пораженная плесенью кожа, — и, сняв тонкие лайковые перчатки, бросила их в жаровню. Подобрала юбки и, сдерживая слезы, вышла из спальни.

Болезнь мутировала. Зеленая плесень, трудносводимая, но все же излечимая у полукровок, на чистокровной Марианне, и без того слишком подверженной магии Леса, превратилась в коросту, а вчера вечером новые пятна появились на шее, груди и ногах.

Не помогало ничего. Волшба, лекари, мази на основе хиэра, притирания, о составе которых княгиня предпочитала не задумываться, посты, молитвы, гимны, заговоры, даже темные ритуалы — все впустую. И Марианна, ее радость, ее гордость, ее красавица, медленно превращалась в урода. Кожа на девичьем лице и ладонях стала грубой, жесткой, бугристой, как кора старого дерева; иногда она лопалась, и из трещинок сочилась кровь пополам с жидким плесенным субстратом. Ресницы истончились и выпали, ногти расслаивались, не успевая отрасти, и только волосы, как в насмешку, стали еще красивее. Длинные, густые, блестящие — если смотреть со спины, Марианна казалась прежней. А потом она поворачивалась.

Будь он проклят!

Будь они оба прокляты! Йарра, изуродовавший ее дочь, Луар, поставивший на девушке крест, едва узнал о бесплодии!

Анна стояла на открытой террасе, и ветер трепал полы халата, нес обрывки платка, который княгиня раздирала в клочья, представляя на месте батиста Раду Виоре.

Подонок! Солдафон! Драконье отродье!

Что бы ни говорил Луар, Анна была уверена — слуга сенешаля, изуродовавший девочку, действовал по приказу графа. Пусть не по прямому, но княгиня отлично знала, сколь многого можно добиться одними лишь намеками и полуоттенками. И ничуть не сомневалась в способности Йарры на подобную подлость. Что для человека, пославшего убийц к родному брату, доведшего до самоубийства собственного отца, испоганенная жизнь невинной девушки!

— Вы устроите нашему герою великолепные похороны, — пообещал ей князь.

Но смерть будет слишком легким наказанием для Йарры. В промысел Светлых Анна давно не верила и точно так же не доверяла мукам посмертия. Граф должен страдать при жизни — чтобы она его видела, чтобы могла насладиться каждой минутой, каждой секундой его боли. Не в застенках, нет.