Я, пригнувшись, чтобы не задеть за низкую притолоку, вошел в дом, в неширокий коридор с белеными стенами, с деревянной вешалкой, прибитой к стене, с простой дорожкой на скрипучем полу. Сняв и повесив куртку на крючок, был препровожден хозяйкой в небольших размеров, холодный, с затхлым воздухом, зал, обставленный в стиле двадцатых годов прошлого столетия. Кое-какая мебелишка отсюда запросто могла пойти в музей или антикварную лавку. Единственной дорогостоящей вещью, диссонирующей с остальной обстановкой, здесь был телевизор «Самсунг». Не могу не заметить, что на месте телевизора лучше смотрелся бы патефон, а то и граммофон.
Мы сели за круглый стол, покрытый красно-желтой плюшевой скатертью с выделяющимся от оставленного горячим утюгом пятном.
— Скажите, Надежда Васильевна, — начал я. — В котором часу ваш сын вернулся в воскресенье вечером домой?
Сердце матери не обманешь. Хозяйка взглянула на меня полными тревожного ожидания глазами.
— Вы правда меня не обманываете? Коля ничего не натворил?
Мне стоило больших усилий, чтобы не отвести в сторону глаза.
— Нет, Надежда Васильевна, не натворил, — стараясь выглядеть беспечным, произнес я и вдруг против своей воли добавил: — Думаю, не натворил. — Пусть в ее душе останутся сомнения. Когда придут забирать ее сына, будет подготовлена. — Вы не ответили на мой вопрос, мамаша.
Женщина встрепенулась.
— Ах да, извините. — Она смущенно кашлянула. — Пришел он в одиннадцать часов. Я открыла Коле дверь.
— Что он делал дома? Чем занимался, когда пришел?
Вспоминая, женщина помедлила с ответом.
— Ужинать сел. Я с ним чай попила.
— Что у вас было на ужин?
Вопрос прозвучал глупо, как бы не в тему, и женщина взглянула удивленно.
— А зачем вам это знать?
— Нужно. — Мать Бахуса вызывала у меня симпатию, и я старался обходиться с ней помягче. — После разговора с Баху… извините, Николаем, проверю, совпадают ли показания.
Хозяйка положила на стол свои большие руки и как-то по-мужски сцепила их.
— Понятно. Макароны по-флотски были у нас на ужин. Кисель и хлеб, если и это вас интересует.
— Что делал ваш сын после ужина?
— Телевизор сел смотреть. Ну и я в зале на диване прилегла, — и мать Бахуса показала на узкий, с полированными боковыми спинками диван.
— Надежда Васильевна, то, о чем мы с вами говорим, действительно происходило в воскресенье, а не в какой-либо иной день? Вы ничего не путаете?
Выражая непонимание, хозяйка покривила губы, отчего в уголках ее рта залегли глубокие морщины.
— А чего мне путать-то? Воскресенье день приметный, я один раз в неделю отдыхаю, поэтому прекрасно помню, как его провожу.
— Отлично. Тогда скажите мне, какой вы с сыном фильм по телевизору смотрели?
Хозяйка вяло махнула рукой.
— Ой, не запоминаю я названий американских фильмов, мудреные они больно. Да и смотрю-то их, фильмы эти, редко. В воскресенье тоже полкартины проспала. Помню только, артист там знаменитый играет, здоровый такой. Он, я видела в новостях, губернатором в каком-то штате стал. Да вы по программе посмотрите, как фильм называется, — заволновалась вдруг Надежда Васильевна, очевидно, решив, что от того, вспомнит она или нет название фильма, зависит судьба ее сына. — У меня за прошлую неделю газета сохранилась. Я сейчас поищу.
Женщина вскочила было, однако я жестом остановил ее.
— Не беспокойтесь, я знаю этот фильм. «Терминатор» называется. А актер, который в нем играет, Арнольд Шварценеггер.
Надежда Васильевна обрадованно закивала:
— Точно, точно, «Терминар». И артист Неггер.
— Что еще примечательного произошло в тот вечер?
Надежда Васильевна долго думала, но все же вспомнила:
— А, ну как же! Свет погас! Минут десять не было, а потом включился.
Я приуныл. Похоже, и здесь виновного в преступлении на улице Севастопольской я не найду.
— После фильма чем занимались?
— А ничем. Спать легли. Коля в свою комнату пошел, я прямо здесь на диване уснула.
Все еще на что-то надеясь, я спросил:
— А ночью, Надежда Васильевна, ваш сын никуда не выходил?
Хозяйка насторожилась. Она поняла, что это и есть главный вопрос, ради которого я пришел в ее дом.
— Нет, не выходил, — сказала она излишне поспешно.
Я сделал строгое лицо.
— Это правда?
— Да, конечно, правда, — с простодушием, свойственным бесхитростным людям, произнесла Ефимова. — Не выходил никуда ночью Коля. Он ведь выпивший пришел. После ужина посмотрел фильм и лег. Вот его комната, — она указала на дверь рядом с диваном. — Я чутко сплю. Если бы сын куда выходил, услышала бы. И утром, когда на работу собиралась, заглянула к нему. Дрых он. — Женщина вздохнула и, глядя куда-то мимо меня, тихо заговорила: — Он неплохой парень был. Один он у меня. Я сама его воспитывала. Муж бросил меня, когда Коля маленьким был. Уехал на заработки и не вернулся. Я всю жизнь работала, мальчик без присмотра рос, где-то, видимо, в его воспитании упустила. Угнал с ребятами машину. Дали три года. Из тюрьмы вернулся другим человеком — злым, жестоким. Вскоре снова сел, уже за разбой. Недавно освободился. Думала, за ум возьмется наконец, да вот вы теперь пришли. — И Надежда Васильевна вновь горестно вздохнула.