Волчица

– Долой всех булочников! – подхватила толпа, кидаясь на несчастного, как стая волков на свою добычу.

В эту самую минуту, в десяти шагах от места происшествия, остановились сани Монтарба, между тем как с противоположной стороны приближался отец Игнатус, мужественно прокладывая себе дорогу сквозь толпу и спеша на помощь к несчастному булочнику. Он схватил за руку негодяя, державшего несчастного за горло, и успел спасти жертву, лицо которой уже почернело и глаза почти закатились.

Смущенный на минуту неожиданным вмешательством священника, злодей хотел было неожиданно скрыться и толпе, но насмешки оборванного мальчишки-мусорщика заставили его переменить намерение.

– Это верно твой духовник, Гильо? – пищал постреленок. – Ты лучше встань перед ним на колени, пусть он отпустит тебе грехи.

Подстрекаемый таким образом, полупьяный Гильо обернулся к священнику, спрашивая с отвратительными проклятиями – кто он и по какому праву он вмешивается не в свое дело?

– По праву моего Господина, – отвечал громко и явственно отец Игнатус. – Я его служитель, точно также как и ты.

– Долой всех господ! – завопила толпа, – Долой священников! Долой Церковь! Долой всех!

Но так как подобные требования отзывались уже слишком большой нетерпимостью, реакция – в особенности в лице бунтовщиков-женщин – не замедлила наступить, и несколько голосов воскликнули:

– Да здравствует Церковь! Да здравствует священник! Не мешайте доброму отцу идти своей дорогой.

Но оборванный чертенок снова вмешался.

– Священник! – запищал он со смехом. – Он такой же священник, как и я. Вы посмотрите только на него! Где у него четки? Где у него требник? Это волк в овечьей шкуре. Переодетый аристократ! Разденьте-ка его, у него под рясой придворная одежда.

Толпа сдвинулась вокруг патера с криками ярости; десятки грязных рук уже протягивались к отцу Игнатусу, когда взгляд его упал на графа, стоящего во весь рост в санях, чтобы лучше видеть разыгрывающуюся перед ним шумную сцену. Взгляд этот не выразил ни страха ни колебания, но в нем было что-то, что пробудило благородное мужество Монтарба; молодой человек выскочил из саней, и в три прыжка очутился возле священника.

– Я знаю его! – закричал он, – он говорит правду. Я отвечаю за него жизнью. Он не придворный, говорю вам; я знаю это, наверное. Я сам был в Версале час тому назад.

Это было смелое признание, в такую минуту, перед такой аудиторией, но оно произвело желанное действие. Бунтовщики остановились, чтобы начать переговоры и выпустили свою жертву. Монтарба тотчас же взял священника под руку.

– Так значит ты сам придворный! – завопила толпа, – и не боишься сознаться в этом здесь перед лицом самодержавного народа!

– Спасайтесь, – шепнул граф на ухо священнику. – Я знаю, как надо обращаться с этой сволочью. Я буду вести с ними переговоры, пока вы скроетесь незамеченным.

– Сын мой, ты спас жизнь своего ближнего, – отвечал тот и незаметно скрылся в толпе.

– Я был придворным, граждане, еще нынче утром, – начал граф Монтарба, снимая шляпу с уверенным видом человека, обращающегося к сочувственным слушателям. – Но то, что я видел сегодня, убедило меня не быть им больше. Я принадлежу теперь к народу. Я гражданин; я патриот; я один из вас. Видите! Я бросаю орден Людовика и топчу его ногами.

С этими словами, он сорвал крест со своей груди и бросил его на мостовую. Послышались было легкие крики одобрения, но были тотчас же заглушены криками ненависти, насмешки и презрения.

– Безумец! – воскликнул за ним чей-то голос, – что у тебя десять жизней за душой, что ты делаешь такие глупости? Войдите же, во имя всего святого, или вас разорвут на куски. Они думают теперь, что вы боитесь их.

Не успел он обернуться, как кто-то втолкнул его в тяжелую дубовую дверь, околоченную железом, которая с шумом захлопнулась за ним. Дверь была так толста и тяжела, что крики ярости и обманутого ожидания, раздававшиеся на улице, едва-едва проникали сквозь нее, и Монтарба очутился в темном проходе, рука об руку с какой-то женщиной.

Глава восьмая

Два тонких пальца схватили руку графа, и тихий, звучный голос шепнул ему на ухо:

– Прекрасно, ваш пульс бьется ровно и спокойно. У нас недостаток в вождях, а из вас может выйти хороший. Пойдемте наверх со мной.

Та же рука провела его несколько ступеней выше и, пройдя вторую дверь, менее тяжелую, чем первая, Монтарба очутился в прилично убранной комнате, лицом к лицу с женщиной, которая, по всей вероятности, спасла ему жизнь.