Волчица

Пульс его, столь спокойный в минуту опасности, сильно забился теперь; он отшатнулся, пораженный – так женщина эта походила на королеву! Тот же рост, тот же гибкий стан и грациозный поворот головы, мало того: тот же нежный прозрачный цвет лица и роскошь каштановых волос. Но тут и оканчивалось сходство. Внимательно рассматривая черты ее лица, граф заметил, что они резче, хотя и тоньше очерчены, чем у Марии-Антуанетты. Сжатые губы, признак решительного характера, и крепкие, белые зубы свидетельствовали о несокрушимой энергии и силе воли, между тем как светло-серые глаза с сильно сокращенными зрачками и томными веками обнаруживали дремлющую свирепость хищного зверя.

Это была одна из тех женщин, утративших свой пол среди безнравственности той эпохи, которые вели к ненужным преступлениям вожаков революции; своими кровожадными советами, своей бдительностью, осторожностью и мстительностью она успела заслужить в кругу своей парии прозвище «Волчицы».

Жестокая, неусыпная, неутолимая, как этот бич лесов, она, казалось, не знала границ своей настойчивости, не знала пресыщения в мести. Но, не смотря на все это, Волчица оставалась женщиной. Она не могла допустить, чтобы толпа разорвала в куски такого красивого аристократа, как граф Арнольд, когда в ее власти было спасти его одним движением руки, тем более что он, как ей казалось, мог служить удобным и приятным орудием для ее целей.

Вежливость никогда не покидала Монтарба. Он остановился без шляпы на пороге комнаты, благодаря ее с беззаботной улыбкой.

– Вы можете отныне располагать мною, мадемуазель, – сказал он. – Вы спасли меня от смерти, и по всем военным законам я принадлежу вам телом и душой.

Неясно долетавшие крики все еще слышались на улице. Она подняла руку, чтобы обратить на них внимание.

– Слышите! – сказала она, – слышите вы рев волн, из которых я вытащила вас? Думаете, что их можно остановить горстью кавалерии и ротой швейцарских гвардейцев?

– Не без помощи одного или двух полевых орудий, а может быть, и целой батареи, – отвечал он с цинизмом. – Говоря откровенно, мадемуазель, я думаю, что волны эти своим приливом скоро затопят все, что встретится им на пути.

– Не зовите меня мадемуазель. Я гражданка. Арнольд де Монтарба, я знаю ваше имя. Называйте и вы меня моим – Леони Арман.

– Леони Арман?! Сестра Головореза? Право, дело запутывается с каждым шагом.

– Да, я сестра Головореза и горжусь своим братом. Одно только; он прекрасный работник, прекрасный составитель замыслов, прекрасный исполнитель, но – он не годится в вожди. О, если бы я была мужчиной!

– Вы бы могли водить за нос всю Францию! Меня, по крайней мере, вы можете и теперь вести куда хотите.

– Вы говорите пустяки, граф Арнольд. Вы думаете, вероятно, что я вытащила вас за уши из этого ада ради вашей красивой наружности?

– И моих прекрасных душевных качеств. Да, я льстил себя надеждой, что это так, мадемуазель… Виноват… Леони.

Нежная интонация, с которой он произнес ее имя, приятно поразила слух Волчицы. А между тем, она должна была бы знать, что для человека подобного графу Арнольду, немыслимо говорить с женщиной, не стараясь дать ей понять, что она возбуждает в нем интерес.

– Вы шутите! – воскликнула она с более мягким выражением в своих блестящих серых глазах, – а я говорю серьезно. Я всегда серьезна, потому что я честолюбива. Вы тоже, кажется, честолюбивы?

Он был очень красив, этот аристократ, когда поднял свои заблиставшие глаза.

– Да, сказал он, – если честолюбие означает любовь к власти. Не ради богатства: я потратил так много в моей жизни, что деньги более не привлекают меня. Не ради роскоши обстановки: король не оттого король, что его корону несут перед ним на красной бархатной подушке. Даже не ради славы, остающейся в наследие поколениям, которых я вовсе не буду знать. Но ради самой власти, ради удовлетворения гордости и тщеславия, ради возможности располагать всецело, по своему капризу, жизнью мужчин и честью женщин!

– Вы откровенны, милостивый государь, сказала она, с восхищением глядя в его красивое, возбужденное лицо. – А что бы дали вы взамен той женщине, которая помогла бы вам достигнуть этой власти?

– Что дают обыкновенно женщине взамен ее жертв? – заметил он. – Непостоянство и неблагодарность.

– Но если бы я была этой женщиной, я бы не допустила этого, – отвечала она. – Я бы задушила вас собственными руками, прежде чем вам удалось бы обмануть меня! Потом, улыбаясь своей собственной горячности, она прибавила уже мягче: – Но этого не может быть между мной и вами. Слушайте: я буду вашим добрым гением… Я укажу вам путь к успехам, которые никогда и не снились вам… И когда вы будете идолом народа, освободителем Франции, скажите мне просто: «благодарю вас, Леони», и с меня будет достаточно.

Энтузиазм ее действовал заразительно. Он поднес ее руку к губам, удивляясь, что рука эта такая сильная и крепкая, с большими синими жилами как у мужчины.

Она поспешно, грубо, отняла свою руку.

– Это все пустяки! – сказала она, – а нам не до шуток теперь. Слушайте, Монтарба, я объясню вам наш план…