Волчица

– Этот не станет шутить! – шепотом говорили бунтовщики друг другу, между тем как имя швейцарского генерала переходило из уст в уста; и хотя никто не знал еще, наверное, сел ли генерал уже на лошадь, но всякий спешил поскорее выбраться из беды и уйти домой. Но, как и в большинстве подобных случаев всеобщей паники, это представлялось почти невозможным. Даже просто дышать и остаться в живых – было под силу только самым крепким и легким по телосложению. Более слабых припирали к стене. Молодые мальчики, женщины, хрупкие, бледные, задыхающиеся, лишались чувств и падали, с тем, чтобы уже не встать больше. В тот момент, когда голова их касалась мостовой, все было кончено для них. Их топтали и давили невольно, машинально, по неумолимому закону тяготения, которому может сопротивляться только равная ему сила. Одна из женщин, товарка тетушки Буфлон, почувствовав, как кто-то в отчаянии хватает ее за ноги, оттолкнула умирающего ударом ноги, чтобы спастись самой. Она сделала это из чувства самосохранения, как сама впоследствии объясняла свой бесчеловечный поступок.

– А кто бы вытащил меня, – говорила она, – если бы и я осталась там внизу? Жалость, сострадание, человеколюбие! Это все красивые фразы, а моя жизнь не меньше дорога, чем всякая другая. Для меня – она дороже всякой другой! Я была наверху – ну и старалась остаться наверху!

Благодаря своему росту, ловкости и силе, так часто неразлучной с красотой и симметричностью форм, Волчица держалась, так сказать, над водой, хотя ноги ее не раз теряли под собой твердую почву. Сохраняя свое присутствие духа, которое редко покидало ее, она плыла вместе с течением, надеясь, что волной вынесет ее, наконец, в открытое пространство, где можно будет свободно дышать и двигаться.

Изнемогающая и истомленная, она почувствовала, наконец, что давка как будто несколько ослабевает и заметила, что недалеко уже до конца этой узкой и тесной улицы. Если б удалось только достигнуть угла, думала она, наверное, там найдется несколько вершков свободного пространства и глоток свежего воздуха! Силы быстро изменяли ей. Она чувствовала то же, что пловец, который готов уже сложить свои усталые руки и безропотно пойти ко дну, но видит невдалеке берег, плотину дома и детей, играющих на берегу…

Жестоко, если в эту минуту, безжалостный отлив унесет его обратно в море, как былинку водоросли!

А между тем, так было с Леони. В одной или двух саженях от желанного угла, могучее обратное течение повернуло ее как в водовороте, и унесло далеко назад, между тем как зловещий шепот, скоро перешедший в отчаянные крики, предостерегал толпу от новой опасности. «Назад! назад! берегитесь! Улица минирована! Пять тысяч бочонков пороха заложено под мостовыми! Мы все взлетим на воздух! Это все королева! Долой проклятую австриячку! Долой Марию-Антуанетту!»

Зажатая, разбитая, перепуганная и трепещущая, как доведенное до крайности дикое животное, но тем не менее пытающееся отчаянно устоять на ногах в борьбе за свою жизнь, Волчица была принесена толпой чуть не в самые объятия Пьера, который, пользуясь своим преимуществами необычайного роста и силы, стоял как скала впереди Розины, заслоняя ее от слишком сильной давки. Леони ловко проскользнула за его спину и увидела, что молодая девушка близка уже к обмороку от жары, усталости и страха перед новыми ужасами взрыва порохом для которых, конечно, не было и тени основания. Розина повернула к Волчице свое бледное лицо, как бы узнав ее, но глаза ее были тусклы и почти переставали различать предметы.

– Пьер, спаси меня, – прошептала она. – Я задыхаюсь, я умираю!

Пьер напрягал всю свою энергию для последнего, нечеловеческого усилия. Детски беспомощная, бесхитростная просьба проникла в самую глубину его сердца.

– Я высок ростом и силен, – сказал он, наклоняя свои плечи, так как не было возможности повернуться, чтобы взглянуть на нее, – обними меня обеими руками за шею, и я вынесу тебя на плечах. Крепче, смелее, Розина; это наше единственное спасение.

Но Розина успела уже лишиться чувств. Она неслышно скользнула на землю, и Волчица стояла на ее месте.

Она приняла приглашение Пьера, обращенное к Розине и быстро проворно, охватила его шею, так чтобы он не мог видеть ее сильных, белых рук, крепко стиснутых под его подбородком. Пьер двинулся вперед со своей драгоценной ношей, медленно, но твердо, и неустанно разрезая толпу, как корабль разрезает волны.

Угрызение совести заставило Леони обернуться назад, чтобы посмотреть, что сталось с Розиной. Но это было все равно, что искать глазами камень, брошенный в воду.

Таким образом, медленно подвигаясь вперед, они достигли конца узкой улицы, повернули за угол и вышли на свободное пространство, где даже Пьер остановился не без удовольствия, чтобы освободиться от своей добровольной ноши.

В одно мгновение, Волчица была уже на ногах и смотрела на него с веселой улыбкой.

– Благодарю вас, месье, за вашу любезность. Вы оказали мне неоценённую услугу, до свиданья.

– Пресвятая дева! – воскликнул Пьер. – А где же Розина?