Волчицы из Машкуля

Он еще раз позвал на помощь Жана Уллье, но тот уже был далеко от него.

Погрузившись с головой в воду и почувствовав, что у него закружилась голова, он резким и быстрым движением расстегнул пояс, однако, прежде чем бросить в пучину свое драгоценное золото, ему захотелось еще раз взглянуть и полюбоваться им. Прижав к себе пояс, он стал его ощупывать скрюченными пальцами.

Столь неуемное преклонение перед металлом, который значил для него больше, чем собственная жизнь, решило судьбу Куртена; ему так и не хватило духу расстаться с золотом; прижав его крепко к груди, он попытался, помогая себе ногами, вынырнуть на поверхность озера, однако верхняя часть его тела оказалась настолько перегруженной, что, не удержав равновесия, он снова нырнул под воду; через несколько секунд наполовину задохнувшийся Куртен еще раз появился над поверхностью озера и, взглянув в последний раз на небеса и послав им проклятие, он пошел камнем ко дну, словно не золото его тащило туда, а сам дьявол.

Обернувшись, Жан Уллье увидел, как над поверхностью воды расходились круги: то были последние признаки жизни, которые подавал мэр Ла-Ложери перед тем, как уйти в мир иной, то было последнее движение, которое совершилось вокруг него и над ним в мире живых.

Подняв глаза к небу, вандеец воздал хвалу Господу за его справедливое решение.

Несмотря на то что Жан Уллье был хорошим пловцом, незажившая рана, усталость и переживания прошедшей жуткой ночи сказались на нем. Когда до берега оставалось не больше сотни футов, он почувствовал, что силы изменяют ему; однако, не теряя присутствия духа, как с ним всегда происходило в самые ответственные минуты, он решил бороться до конца.

И он плыл, не останавливаясь.

Вскоре он понял, что теряет сознание; его ноги и руки словно налились свинцом; ему показалось, что в тело впились тысячи острых иголок; мышцы одеревенели и причиняли нестерпимую боль, а к голове прилила кровь с такой силой, что в ушах стоял шум, похожий на рокот морской волны, разбивавшейся о скалы; перед его глазами поплыли черные круги вместе с облаками, состоявшими из множества сверкавших огоньков; чувствуя, как близка смерть, он огромным усилием воли все же заставлял свое ослабевшее тело двигаться вперед.

И он продолжал плыть.

Глаза его невольно закрылись; ноги и руки совсем закоченели, и его последняя мысль была о тех, с кем его свела жизнь: о детях, о жене, о старике, украсившем его молодость, о двух девушках, заменивших ему близких; ему хотелось помолиться за них прежде чем уйти из жизни.

Но в этот миг перед ним возникло как наяву видение: Мишель-старший, лежащий на лесном мху в луже собственной крови; и тогда, подняв руку из воды к небу, Жан Уллье воскликнул:

— Боже! Если я ошибся, если я совершил преступление, прости меня — пусть не на земле, а хотя бы на том свете!

Затем, словно на эту мольбу ушли его последние силы, в ту самую минуту, когда поднявшееся на горизонте из-за гор солнце позолотило своими первыми лучами темную гладь озера, в ту самую минуту, когда Куртен, зарывшийся с головой в ил на дне озера, отдавал Богу душу, в ту самую минуту, когда арестовывали Малыша Пьера, — в ту самую минуту душа его, казалось, навсегда покинула все еще державшееся на поверхности воды безжизненное тело…

Тем временем Мишель под конвоем солдат шел по дороге в Нант.

Спустя полчаса командовавший небольшим отрядом лейтенант подошел к молодому барону.

— Сударь, — обратился он к Мишелю, — у вас вид благородного человека, а так как я тоже дворянин, то мне тяжело смотреть, как вы страдаете от наручников: если хотите, я могу вас от них освободить, если вы мне дадите слово, что не попытаетесь бежать.

— Охотно, — ответил Мишель, — благодарю вас и клянусь, что, кто бы ни пришел мне на помощь, я не покину вас без разрешения на то.

И молодые люди продолжили свой путь едва ли не в обнимку, так что путник, случайно встретившийся им на дороге, не сразу бы мог разобраться, кто же из двоих был пленником, а кто конвоиром.

Если ночь была прекрасной, то и наступившая заря предстала во всем своем ослепительном великолепии: цветы, еще влажные от росы, искрились и сверкали на солнце, словно осыпанные бриллиантами, воздух был напоен самыми нежными и тонкими ароматами, на деревьях на все голоса распевали птицы, и Мишелю дорога показалась настоящей прогулкой.

Выйдя к берегу озера Гран-Льё, лейтенант остановил своего пленника, с которым они опередили колонну на добрую половину льё и, указав на некий темный предмет, плававший на поверхности озера метрах в пятидесяти от берега, спросил:

— Что это такое?

— Вроде бы похоже на человеческое тело? — ответил Мишель.

— Вы умеете плавать?

— Немного.

— Ах, если бы я умел плавать, то уже давно бы прыгнул в воду, — произнес со вздохом офицер, оглянувшись в надежде позвать на помощь своих людей.

Мишель не стал ждать; он спустился по откосу к воде, быстро разделся и бросился в озеро.

Через несколько секунд он уже вытаскивал из воды казавшееся бездыханным тело, в котором он узнал Жана Уллье.

Тем временем подоспели солдаты и окружили утопленника.