Волчицы из Машкуля

— Нет, — ответил Куртен, — мне надо вам еще многое рассказать. Спрячемся в кустарнике, пусть путник, что появился так некстати, проедет стороной, и тогда закончим наш разговор.

И они пошли к кустарнику.

Жан Уллье понял, что ему пришел конец; однако, не желая быть застигнутым подобно зайцу в норе, он приподнялся на колени и выхватил из-за пояса свой укороченный нож, который мог пригодиться в рукопашной схватке.

Не имея другого оружия, он решил, что перед ним безоружные люди.

Однако Куртен, увидев поднявшуюся в зарослях мужскую фигуру и услышав, как треснули под ним колючие ветки, отступил на три шага и, не сводя глаз с силуэта, похожего на тень, поднял ружье, спрятанное за поваленным деревом, зарядил один из его стволов, приложил приклад к плечу и выстрелил.

Раздался приглушенный крик.

— Что вы сделали? — спросил незнакомец, решив, что Куртен несколько поспешил с выстрелом.

— Посмотрите, — ответил побледневший и дрожавший от страха Куртен, — за нами следили!

Незнакомец подошел к кустарнику и раздвинул ветки.

— Осторожно! Осторожно! — крикнул Куртен. — Если это шуан и он только ранен, он бросится на вас.

И Куртен, зарядив второй патрон, держался на некотором расстоянии, готовый открыть огонь.

— Это действительно крестьянин, — сказал незнакомец, — и мне кажется, что он мертв.

Незнакомец схватил Жана Уллье за руку и вытащил из канавы.

Увидев, что мужчина не двигается, Куртен решил подойти поближе.

— Жан Уллье! — воскликнул он, узнав вандейца. — Жан Уллье! Честное слово, я уже сомневался в том, что смогу когда-нибудь убить человека. Черт возьми, раз так случилось, то уж лучше он, чем кто-нибудь другой. Поверьте, это действительно удачный выстрел.

— А пока что телега все больше приближается, — произнес незнакомец.

— Да, подъем уже позади, и лошадь перешла на рысь. Поторопимся, нельзя терять ни минуты. Надо поскорее уносить ноги. Он действительно мертв?

— По всей видимости, да.

— Тогда бежим!

Незнакомец отпустил Жана Уллье, и тот повалился на землю как сноп.

— Да, ему крышка! — воскликнул Куртен.

Затем, все же опасаясь подойти поближе, он указал на труп рукой:

— Вот где гарантия выкупа, и получше любых расписок: этот труп стоит двести тысяч франков.

— Почему?

— Это единственный человек, кто смог бы вырвать из моих рук ищейку, о которой я вам только что говорил. Я ошибался, когда считал, что он убит. А теперь, когда я в этом уверен, вперед! На охоту!

— Пора, вот и телега.

В самом деле, телега была уже шагах в ста от кустарника.

Мужчины бросились в заросли и скрылись в темноте, в то время как к месту разыгравшейся драмы спешила встревоженная услышанным выстрелом вдова Пико, которая приехала за Жаном Уллье, чтобы выполнить данное ему обещание.

XI КОЗНИ МЕТРА КУРТЕНА

Всего за несколько недель в жизни героев нашего повествования произошли большие перемены.

В четырех департаментах Вандеи было объявлено осадное положение; повсюду были расклеены листовки, в которых генерал обещал не преследовать сельских жителей, если они сложат оружие. Восстание захлебнулось в самом начале, и большинство вандейцев потеряло всякую веру в будущее; некоторые крестьяне решили последовать совету, который им давали их же предводители, отпуская их на все четыре стороны, и сдались; однако гражданские власти не сдержали обещаний, данных военными: отобрав оружие, они арестовали участников восстания, и значительное число доверчивых крестьян оказалось за решеткой; такая недальновидная политика властей не способствовала миролюбивому настрою самых осторожных, решивших подождать до лучших времен.

Воспользовавшись просчетами властей, метр Жак значительно пополнил свой отряд и своими умелыми действиями сколотил довольно крупные силы, чтобы держать под контролем леса в то время, когда разоружилась вся Вандея.

Гаспар, Луи Рено, Стальная Рука вместе с другими предводителями восстания укрылись за морем, и только один маркиз де Суде все еще раздумывал; с той поры как он расстался с Малышом Пьером или скорее с той поры как Малыш Пьер расстался с ним, неудачливый дворянин утратил веселое расположение духа, помогавшее ему с честью поддерживать бодрое настроение у своих близких; однако, когда отпала необходимость казаться все время веселым, маркиз впал в другую крайность и стал темнее тучи. Поражение при Ле-Шене не только больно ударило по его самолюбию, но и до основания разрушило воздушные замки, которые он с такой любовью воздвиг для себя; в партизанской жизни, в прошлом овеянной романтикой, он теперь увидел многое другое, чего раньше и не предполагал, то есть обратную сторону медали: мелочи повседневности, невзгоды и лишения, выпадавшие на долю изгнанника.

И случилось так, что маркиз, скучавший в свое время в своем небольшом замке, теперь с грустью вспоминал о семейных вечерах, проведенных у домашнего очага рядом с Бертой и Мари; однако он больше всего тосковал по беседам с Жаном Уллье; ему не хватало старого егеря, и он даже проявил несвойственное ему участие к его судьбе, решив поинтересоваться, что с ним стало.