Волчицы из Машкуля

— А теперь, — сказала Берта, — прошу вас, переменим тему нашего разговора: на такие вопросы я больше отвечать не буду, поскольку, как сказал бедный Тенги, вы не из наших, господин Мишель.

— Но о чем же мне тогда говорить с вами? — спросил молодой человек; он совсем пал духом, видя, как сурова с ним Берта.

— О чем вам говорить со мной? Да обо всем на свете! Сегодня такая дивная ночь — говорите о ночи; ярко светит луна — говорите о луне; в небе сверкают звезды — говорите о звездах; небо безоблачно — говорите о небе.

И девушка, подняв голову, устремила неотрывный взгляд на прозрачный небосвод.

Мишель глубоко вздохнул и, не проронив ни слова, зашагал рядом с нею. Что мог сказать ей он, городской, книжный человек перед лицом величественной природы, которая была ее стихией? Разве был он, подобно Берте, с самого детства приобщен ко всем чудесам Творения? Разве видел, подобно ей, все оттенки разгоравшейся зари и заходившего солнца? Мог ли он, подобно ей, распознавать таинственные звуки ночи? Когда жаворонок возвещал о пробуждении природы, разве понимал он, о чем говорит жаворонок? Когда в сумерках разливалась трель соловья, наполняя весь мир гармонией, разве понимал он, о чем говорит соловей? Нет, он знал ученые премудрости, о чем не ведала Берта; но девушке были известны премудрости природы, чего не знал Мишель.

О! Если бы девушка заговорила, с каким благоговением он бы ее слушал!

Но, на его беду, Берта молчала; ее переполняли мысли, которые исходят из сердца и находят выход не в звуках и словах, а во взглядах и вздохах.

А молодой человек погрузился в мечты.

Ему представилось, что он шел вдвоем не с суровой и резкой Бертой, а прогуливался с нежной Мари; вместо этого одиночества, в котором Берта черпала силу, рядом шла Мари, и, постепенно слабея, опиралась на его руку…

О! Вот когда бы слова у него полились потоком! Вот когда бы он мог столько всего сказать о ночи, о луне, о звездах и о небе!

С Мари он был бы наставником и повелителем.

С Бертой он был учеником и рабом.

Около четверти часа молодые люди шли молча, как вдруг Берта остановилась и знаком приказала Мишелю последовать ее примеру.

Молодой человек выполнил ее приказ: с Бертой его уделом было повиновение.

— Слышите? — спросила Берта.

— Нет, — произнес Мишель, покачав головой.

— А я слышу, — насторожившись, с загоревшимся взором прошептала девушка.

И она снова внимательно прислушалась.

— Но что же вы слышите?

— Это скачет моя лошадь и лошадь Мари; меня кто-то ищет. Есть какие-то новости.

Она вновь напрягла слух:

— Это Мари меня ищет.

— Как вы это определили? — спросил молодой человек.

— По бегу лошадей. Прошу вас, ускорим шаг.

Стук копыт быстро приближался, и минут через пять в темноте они различили какие-то фигуры.

Это были две лошади и женщина: сидя верхом на одной лошади, женщина держала другую за уздечку.

— Я же говорила вам, что это моя сестра, — произнесла Берта.

В самом деле, молодой человек узнал Мари не столько по фигуре девушки, появившейся из темноты, сколько по частым ударам своего сердца.

Мари тоже узнала Мишеля — об этом нетрудно было догадаться по удивлению, написанному на ее лице.

Было очевидно, что она рассчитывала застать сестру одну или с Розиной, но никак не в обществе молодого барона.

Мишель заметил, что девушка никак не ожидала его увидеть здесь, и сделал шаг вперед.

— Мадемуазель, — обратился он к Мари, — я встретил вашу сестру, когда она направлялась к больному Тенги, и, чтобы ей не ходить одной, проводил ее.

— И отлично сделали, сударь, — ответила Мари.

— Нет, ты не понимаешь, — со смехом возразила Берта, — ему кажется, что он должен извиниться за меня или, быть может, за себя. Придется простить бедного мальчика. Он получит изрядную нахлобучку от матери!

Затем она оперлась на седло Мари.

— В чем дело, блондинка? — спросила она.

— Дело в том, что марсельский мятеж провалился.

— Я знаю. Мадам уплыла на корабле.

— А вот и неправда!

— Как? Неправда?

— Мадам заявила, что раз уж она приехала во Францию, то больше ее не покинет.

— Ты не ошибаешься?

— Нет; сейчас она направляется в Вандею, если уже не прибыла туда.

— Откуда вам это стало известно?

— Из письма, доставленного в замок Монтегю сегодня вечером во время собрания, когда все уже предавались отчаянию.

— Храбрая душа! — восторженно воскликнула Берта.

— Поэтому отец понесся оттуда во весь опор, а вернувшись и узнав, где ты, приказал мне взять лошадей и поехать за тобой.

— Вот и я! — воскликнула Берта.

И она вставила ногу в стремя.

— Ты что же, не простишься со своим бедным рыцарем? — спросила Мари.

— Напротив.

И Берта протянула руку молодому человеку, а он медленно с грустным видом приблизился к ней.

— Ах, мадемуазель Берта, — едва слышно произнес он, пожимая ей руку, — как я несчастен!

— Отчего вы несчастны?

— Оттого, что я не один из ваших, как вы только что выразились.

— А кто вам мешает стать им? — спросила Мари, в свою очередь протягивая ему руку.

Молодой человек схватил эту руку и поцеловал ее с двойным жаром: любви и признательности.

— О да, да, да! — сказал он тихо, чтобы его могла расслышать только Мари. — Ради вас и вместе с вами!