Волчок

Когда тебя начинает одолевать раздражение или тоска, ты должен вспомнить: в какой-то момент тебя непременно вынесет к противоположному полюсу. По мысли профессора Крэма, такое знание и воспоминание помогает спасаться от чрезмерных переживаний одной крайности и от блаженной безоружности другой. Каждый такой аттракцион нужно было описать, составить к нему инструкцию и вручить будущему гостю-пациенту руководство по управлению собственными привычками.

Бояк-смеляк – первое, за что взялись Вадим Маркович с Артемием. Они беседовали по телефону, Артемий стенографировал, а потом посылал заготовку мне. От меня требовалось придать заготовке стройный, краткий и логичный вид, чтобы инструкцией легко было пользоваться. Казалось бы, что тут сложного?

С первого же письма началось нечто удивительное. Я заменял или удалял какое-нибудь слово, Артемий потихоньку возвращал его на место. На вопрос, зачем он превращает чистовик обратно в черновик, Артемий писал длиннейшие послания, доказывая, как важно для Вадима Марковича каждое удаленное мной слово. Менять порядок слов было таким же святотатством. Наконец я поинтересовался, зачем он вообще присылает для исправления тексты, если в них ничего нельзя исправлять. В ответ прилетело письмо учтивое, украшенное цитатами и реверансами, где Артемий Тархов напоминал: отправлять мне тексты для редактуры велел Вадим Маркович, и он, Артемий, дисциплинированно выполняет задание своего руководителя.

Разумеется, я спросил у профессора, что происходит и как с этим обходиться. Вадим Маркович ругнулся, сказал, что Артемий все напутал, и обещал с ним поговорить. В результате этого разговора Бояк-смеляк превратился в Трусодерза, слова потеснились и уступили место другим. Но дело не сдвинулось с места, потому что за долгое время профессор забыл первоначальную версию и принялся ругать Артемия за самовольство.

Дни шли за днями, письма летели в обоих направлениях стаями перепуганных птиц, а парк Эмоциональных аттракционов пустовал, зарастая сорняками бесконечных черновиков. Однако в отчаяние меня приводило не это. Хуже было то, что так в Эмпатико делались все дела без исключения.

4

Сильверман вернулся поздно вечером. Он был весел до безобразия, поднял на смех Таню, сказавшую, что он заставил всех поволноваться, демонстрировал забавные фотографии с монахами-францисканцами, рассказывал анекдоты. Мы с Варварой собрались откланяться и вернуться в коттедж, но Крэм вполголоса попросил меня остаться. Таня увела сына, Вадим затопил камин, и мы уселись в углу, глядя в огонь, пляшущий за каминным стеклом.

– Так что, Роман, вы думаете об Эмпатико? – не удержался наконец Крэм. – Ждет нас удача?

– Ничего не думаю. Место глухое, предложение непонятное, цены задраны. Чем заманивать управляющих будете? Горными видами?

– А как же топы? Как же «мыслить в красоте»?

– Да в топку топы, Вадим Маркович. За меньшие деньги компания выкупит этаж в пятизвездочном отеле в Сингапуре, с тренерами, парижским шеф-поваром, с приватными танцами и спецкатаниями по океану. Какой им смысл тащиться в вашу глушь?

К моему удивлению, Крэм довольно хихикал, полулежа на кожаном диване.

– Ну а вы сами? Хотели бы вы провести здесь тренинг? – спросил он.

Сильверман буркнул, что не знает, сейчас не до того, но видно было, что стрела попала в цель. Больше про Эмпатико Крэм не спрашивал, перевел разговор на каких-то Фидлера и Ряпочкина, ухвативших Сбербанк на тему тайм-менеджмента. Сильверман сказал, что Фидлеру самому две няньки с будильниками не помогут, но Сбербанк – лакомый кусок, и все дело в любовнице Ряпочкина, которая подарила ему контракт на двадцать третье февраля. А он ее восьмого марта в Суздаль возил, на тройке катал. Оказалось, Роман Сильверман знает все, что происходит в мире тренингов, знаком с каждым тренером и знает ему цену. Цена была либо невысока, либо завышена. Себя, впрочем, он ставил не выше других. Тут-то и была рассказана история о самых успешных бухгалтерских курсах в России.

Ловушка для счетоводов

рассказ Романа Сильвермана