Волчок

«Что если этот бизнес-сатир применяет к Варваре свои гипнотические приемчики? Что если настраивает ее против меня или, того хуже, пытается соблазнить? Трудно представить, чтобы Варя на это клюнула, все-таки Вадим Маркович не Адонис и смеется по-лягушачьи. Так на то и гипноз. Почему с ним живут по очереди Лида и Алиса? Если это не гипноз, то что?»

Но профессор отвлек меня. Он заговорил о кентавре. Кентавр, сказал Крэм, – это наша воля. Животная мощь природы – и человеческое сознание со спутанными космами ценностей, принципов, суеверий. Что движет кентавром? Куда он скачет, за кем гонится?

Как часто случается, когда на Вадима нисходит вдохновение, что-то изменилось в его негромком тенорке, голос его стал приглашающим пространством, в которое хотелось доверчиво войти и оглядеться. Он говорил скоро, не то чтобы с акцентом, но каким-то своим особенным говорком, к примеру, то и дело заменяя «щ» на «ш», так что слово «мощный» звучало как «мошный». Но если Крэм попадал на рельсы смысла и увлекался рассуждением, его говорок звучал уютно, по-домашнему, и начинало казаться, что в мире все обдумано и защищено. Вот и сейчас сами шаги аргументов, самая походка его рассуждений заставили меня присоединиться к этой мысленной прогулке.

Тем временем Крэм уже говорил о весеннем кентавре на зеленеющих после долгой зимы лугах, когда конь тащит человеческое тулово без спросу, а человеку кажется, что так задумал именно он. За окном, как и прежде, темнел серый мартовский понедельник, и картина весеннего поля – где? в Греции? во Фригии? в Вяхирях? – и пьяный от жизнелюбия галоп кентавра в круглых поповских очочках – была забавной и желанной одновременно.

Я и оглянуться не успел, как три часа пролетели тремя птицами. Перед тем как попрощаться, Крэм сказал, что через пару дней в Эмпатико приезжает Лида, и я могу передать ему или Варе что угодно. Мне совсем не понравилось, что он называет Варвару Варей, но приезд Лиды – хорошая новость. При Лиде гипнотизирование главного художника невозможно: Лида своего не упустит. Хотя и она вроде тоже под гипнозом…

Россыпью стучали клавиши, темный день незаметно оказался вечером. Примерно на середине слова «противоречие» зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал тоннель тишины, но тишины обитаемой: в нем кто-то вздыхал, цокал, пощелкивал.

– Варя? – спросил я у тоннеля.

Тоннель потемнел, и заикающийся голос произнес:

– Это Арте-те-мий Т-т-тархов. Вадим Маркович по-по-поручил по-по-позвонить вам на т-т-тему созданий.

Оказалось, едва закончив разговор со мной, боговдохновенный Крэм позвонил Артемию и сообщил, что мы будем писать книгу втроем. То есть писать будет Михаил, а Артемий с Вадимом Марковичем будут «подбрасывать дровишки», как изящно выразился профессор. Артемий будет присылать мне «руду», а я начну отливать из руды «золотые слитки».

– Как-то не довелось слышать про золотую руду, – проворчал я.

– Это образ Вадима Марковича. Можно отливать что-нибудь другое.

Когда речь о распоряжении Вадима Марковича, Артемия с пути не сбить. Буквально через день-другой он пришлет мне описание нового создания.

– Кто же это будет?

– Бастинда.

– При чем тут Бастинда? Мы сегодня описывали кентавра. Кентавр и Бастинда, они, если честно…

– В эти материи, Михаил, я стараюсь не вникать, – сильно заикаясь, но с достоинством возразил Артемий. – Впредь до особых распоряжений.

– Да ведь никто не будет серьезно относиться к такому труду. Что там дальше? Курочка Ряба? Архетип дядюшки Ау? Психологическая травма Капитошки?

В трубке раздались короткие гудки. Очевидно, Артемий почувствовал, что, если он станет выслушивать все эти насмешки, его могут счесть присоединившимся. Возможно, сейчас он протирает трубку святой водой или физраствором. Святые угодники, неужели мне придется писать книгу про психотип Бастинды?

2

В девять вечера на набережных не было даже влюбленных. По черной воде между разбитых льдин плавали почти невидимые утки.

Когда я спускался в метро, навстречу по эскалатору поднимались две девочки, которые что-то весело выкрикивали. Они кривлялись, пританцовывали, явно адресуясь к публике, которой не было, если не считать меня. Когда мы поравнялись, я расслышал слова, которые девочки выкрикивали хором: «Зига – ой! Зага – ой! Зига-зага, зига-зага, ой-ой-ой!» Видимо, это были болельщицы или подружки болельщиков. Лет по четырнадцать, хорошенькие, румяные, звонкоголосые. Почему-то вспомнилась фотография, на которой милый малыш одет в форму гестаповцев – в фуражечке, с красной повязкой на рукаве (свастика посередине). Уже войдя в полупустой вагон, я слышал, как заевшую пластинку, девичьи голоса, со смехом повторяющие «Зига-зага, зига-зага».

На другой день разговор с Эмпатико был отложен: Вадим с Варварой и Андреем поехали в Ассизи к кузнецу, который должен был ковать спинки гостевых кроватей. Об этом мне сказала Алена. Я не стал спрашивать о Варе, но напряженно ждал, что во время разговора администратор проговорится и случайно выдаст хоть какие-нибудь сведения. Но Алена отвечала только на прямые вопросы, приветливо и коротко.