Волчонок

– Я выполняю приказ, – отрезал Марк.

– Приказ, – маркиз еле слышно рассмеялся. Белый Страус был похож на квохчущую курицу. – Конечно же, приказ! Вы неверно меня поняли. Меньше всего я собираюсь вас воспитывать или препятствовать вашей службе. Я – наблюдатель, исследователь. Я и сейчас исследую – например, вас.

Марк подбросил веток в костер:

– Вы выбрали неудачный объект. Я вполне зауряден.

– Не скажите! Вы уникальны, как любой помпилианец. Вы дважды уникальны, как профессиональный военный. В юности я писал работу о вашем трехступенчатом уровне восприятия себе подобных…

– Что вы имеете в виду?

Маркиз подался вперед:

– Почему бы вам не изнасиловать одну из пленниц? А, молодой человек? Уверяю, среди них есть хорошенькие. Она не будет сопротивляться. Здесь это не принято…

– Что вы себе позволяете?!

– Извините, это был маленький эксперимент. Демонстрация разницы в восприятии. Вы оскорбились моим предложением, потому что видите во мне равного. Вас разозлил я. Само предложение вас не оскорбило. И не потому, что вы – офицер. Не потому, что вы – носитель высокой морали. Для вас идея переспать с пленной ламбеджийкой и идея совокупиться с дуплом дерева – примерно одно и то же. Бред, не заслуживающий внимания. Я для вас свободен, а значит, достоин ответных эмоций. Чернокожая пленница – ботва. Не удивляйтесь, я в курсе вашего жаргона. Ботва – переходная стадия между человеком и рабом. Живое, как дерево, и не более того. Трахнуть деревяшку и пленницу – для вас это равнозначно. Знаете, как вы орудуете кнутом? Деловито, умело; равнодушно. Вы работаете с ботвой, а не издеваетесь над людьми. Увидь вы ботву во мне, и я не сумею вас обидеть самыми дикими предложениями.

Марк зевнул:

– Это вы называете ступенями восприятия?

– Да, молодой человек. Свобода делает меня равным вам. Плен превращает ламбеджийку в ботву. Клеймение превратит ее в раба. Во всех трех случаях ваше отношение к объекту будет принципиально разным. Вы не в силах это изменить. Эволюция научила вас видеть в человеке раба, но лишила возможности видеть в рабе человека. Освободив кого-то, вы просто вернетесь на первую ступень. Позвольте, я вам процитирую из Штильнера…

Маркиз прикрыл глаза, вспоминая:

– «Отношения помпилианцев и их рабов – разговор отдельный, и всегда болезненный. Нам, знающим из собственной истории, что рабство – это боль и насилие, кнут и плеть, трудно понять, а главное, принять ледяное равнодушие помпилианцев к своим рабам. Это не маска, не поза. Можно ли применить насилие к абсолютному подчинению? Вернее, останется ли оно насилием в таком случае?»

Он вытянул шею, вгляделся в собеседника:

– Я не утомил вас? Наш разговор вам неприятен?

– Ничуть.

– Это еще раз подтверждает мою правоту – и вашу уникальность.

– Полагаю, в миссии вы сообщите о нашей противозаконной деятельности?

– И не подумаю.

– А как же мораль? Ваша мораль?

– Мораль? Допустим, я сообщу инспектору Паулю Рамбайну: Афолаби продал полторы тысячи рабов за термосы и водку. Начнется разбирательство. Оно ни к чему не приведет, как миллион разбирательств до того. В итоге я не смогу вернуться к берегам Дамбадзо…

– Вы?

– Я. Все здешние царьки во главе с Афолаби, скрежеща зубами, будут жаждать моей крови. Я циник, молодой человек. Это залог выживания при работе с туземцами. Такие же циники сидят в Совете Лиги. Они прекрасно знают ваши штучки. Мелкие города на захолустных планетах остаются без населения. Пропадают корабли на звездных трассах. Ваша либурна повисает на дальней орбите, вне секторов слежения; три бота-хамелеона кружат над океаном, где нет оживленных торговых путей. Случайные суда исчезают вместе с экипажем. На волнах качается яхта с пустой палубой. Два-три островка обезлюдели. Кракен? Катастрофа? Мистика?! Все давно известно, молодой человек, зафиксировано и положено под сукно. Даже то, что вы клеймите военнопленных, нарушая Панвельское соглашение, не вызывает у Лиги желания утвердить закон силой…

– Почему?

– Нельзя оставить вас без рабов. Нельзя в принципе: хоть на уровне вашей экономики, хоть на уровне вашей физиологии. Утвердить закон силой означает геноцид, войну на полное уничтожение. Помпилианцев – к ногтю, всех до единого? Учитывая военную мощь Помпилии, для Ойкумены это станет кровавой баней. Даже в случае победы Лига окажется в яме, полной гноя и мертвечины. Выкарабкаемся ли? Плюс мораль, как вы изволили мне напомнить. Гибель целой расы… Чьи плечи выдержат такую ответственность? Такой груз?! Вот Совет и закрывает глаза на подвиги абордажной пехоты. Существование Помпилии – само по себе конфликт. Но это давний, привычный конфликт для Лиги. Он грозит меньшим злом, чем радикальное решение конфликта. Ну да, расчет. Политика! Худой мир лучше доброй ссоры, и все такое…

Рядом с пяткой маркиза в землю воткнулась стрела.

VII

– Боевая тревога! Атака туземцев!