Волчонок

Успел он или опоздал, но Катилина будто с цепи сорвался. Быком на красную тряпку, он ринулся к Марку, сокращая дистанцию. В ответ хлестнул шамберьер. Дед Марка, в бытность руководителем группы наездников, курировал на манеже конную шестерку – и мог попасть по уху лошади, заслужившей наказание, не зацепив остальных. Внук такого не умел. Максимум, что удавалось Марку из дедовой науки – сшибать мячики и бумажные фантики, разложенные по кругу, в пределах досягаемости. Он целился Катилине в колено, но, охваченный возбуждением, промахнулся, угодив по бедру – впрочем, изо всей силы.

Хвост шамберьера рассек штаны, кожу и латеральную мышцу бедра. Последнюю, к счастью, неглубоко. Охвачен бешенством, Катилина не почувствовал боли. Второй удар – фарпайчем – он парировал саблей и уже готов был рубить противника, когда Марк отскочил в сторону и поднял вверх бичи, как если бы решил сдаться.

– Кровь, – он мотнул головой, указывая на ногу Катилины.

– Дерись! Дерись, трус!

– Первая кровь. Все, дуэль закончена.

– Ну ты и кнут, – невпопад бросил Секст. – Гельвий, ты видел? Ох и кнут…

– Крут, – уточнил Гельвий.

– Кнут, – впервые в жизни Секст восстал против уточнений приятеля. – Катилина, он прав. Договаривались до первой крови…

Опустив клинки, Катилина трясся от бессильной злобы.

– Щёлкни, – попросил Секст. – Щёлкни еще разик.

– Ага, – Гельвий расплылся в улыбке. – Или сбей вон тот камешек…

III

Бывают минуты, которые решают твою судьбу на много лет вперед. Минуты-диктаторы, минуты-завоеватели. Они не спрашивают, не взвешивают; они приказывают и выставляют условия. Со стороны может показаться, что человек, попавший во власть такой минуты, сошел с ума. Так случилось и сейчас, с Катилиной. Он вдруг начал хохотать, утирая слезы плечом – в руках Катилина держал оружие. От смеха у него началась икота. «Истерика?» – подумал Марк. Нет, Катилина смеялся искренне, самозабвенно. Секст с Гельвием заулыбались в ответ, решив, что дело кончилось ко всеобщему удовольствию. Юности свойственно ошибаться. Господа секунданты в силу возраста надеялись на лучшее, тогда как надежды Катилины украшал рубец от удара шамберьером.

– Благодарю тебя! – крикнул он Марку.

Сунув кинжал за пояс, Катилина левой рукой схватил саблю за конец клинка. Крепко сжал пальцы; по ладони – ниже, к запястью – потекла кровь. Плюнув на безвинную сталь, Катилина изо всех сил ударил саблей об колено. Он чуть не упал: сабля сломалась легко, как тростинка, с еле слышным протестующим визгом. Восстановив равновесие, стараясь не наступать на рассеченную ногу, внук губернатора Дидоны зашвырнул обломки далеко в воду. Следом полетел кинжал. Ломать его Катилина не захотел.

– Спасибо, дружище!

Спотыкаясь, он шагнул к Марку. Ухватил «горстью», как говаривал обер-декурион Гораций, за затылок, притянул к себе; уперся лбом в лоб. Опустив кнуты вниз, Марк не знал, что делать. Вырваться? Это значило снова обозлить Катилину. На лицо брызгала слюна противника; жаркое дыхание обжигало щеки.

Буду терпеть, решил Марк. Лишь бы дело кончилось миром.

– Помпилианец! – шептал Катилина. Изо рта его пахло мятой и еще чем-то, не слишком приятным. – Настоящий помпилианец! Стопроцентный! Я тоже… Ты молодец, ты напомнил мне, кто мы такие. Оружие? Ерунда, бред. Кровь? – чушь, жидкий супчик. Первая? Вторая?! Ха! Наша кровь – другая. Мы – помпилианцы, я и ты…

– Вот и славно, – сказал Секст.

– Ну, не знаю, – уточнил Гельвий.

Он чуял подвох.

– Ты же волк? – закричал Катилина, не слушая приятелей. – Волк?!

Речь его становилась все более бессвязной. Когда тебе едва за двадцать, а ярость, не прибавляя мудрости, делает тебя стариком, толкает подвести черту под прожитой жизнью – логика идет на дно, уступая место иной связи причин и следствий: убийственной.

– Отвечай: ты волк? Как твой дед? Отец? Как твой дядя-орденоносец?! Ты любишь цирк? Хорошо, пусть будет цирк. Ты да я: два клоуна, два волка… Когти и клыки. Зачем волку чужое оружие? Цирк, только цирк! Наши предки отлично знали, что такое цирк…

И, прежде чем секунданты сообразили, что вот-вот произойдет, прежде чем они успели кинуться вперед, наброситься на безумца, оттащить, повалить на песок лицом вниз, Катилина вцепился в Марка всей природной мощью своего клейма, пытаясь сделать врага рабом.

– Твою мать! – ахнул Секст.

– Все, приплыли, – уточнил Гельвий.

– Идиоты, что ж вы творите…

– Поздно, – Гельвий встал между Секстом и дуэлянтами. – Не трогай их.