Волчонок

Просканировав окружающее пространство, космолетун обнаружил собрата, находящегося на самой границе возможного общения.

— Привет, как дела?

— Хорошо. А у тебя?

Ответ пришел с крохотной задержкой.

К чему бы это? Может быть, дела у собрата на самом деле не блестящи? Может быть, он в действительности не хочет общаться? Или ему это только кажется? Вдруг он ушел в страну мечтаний слишком далеко и не сразу сумел из нее вернуться?

— Великолепно. Это первый мой рейс.

— Вот как? Ну, тогда удач тебе и приятных пассажиров.

Все, конец связи. Поговорили. Неплохо, надо сказать. Особенно для него, для первого рейса. В котором его уже считают равным, в котором он может рассчитывать на общение.

Вот и замечательно. А теперь…

Пляска китов, мечтания, уход в мир иллюзий и приятных ощущений. Уход, медленный и неотвратимый.

Стоп!

Что-то происходило. Кажется, одна команда этих, живущих у него внутри безумцев надумала ради развлечения поохотиться на червей-прислужников.

Ну-ну… к чему это, интересно, приведет? И далеко ли они на нем уедут, если оставят без прислужников, если некому станет следить за его состоянием? Любопытно… Хотя если немного подумать, то ничего особенного в этом нет. Ну, убьют нескольких червей, а потом вынуждены будут их в ускоренном темпе воспроизводить.

Обычная пассажирская суета, не стоящая внимания, пока еще не опасная, не требующая проявления ни малейшего волнения. А жаль… Испытать в самый первый полет какие-нибудь необычные ощущения было бы забавно. Кажется, при этом учащается работа очищающих воздух камер, а еще вроде бы жидкость, разносящая по всему телу силу, начинает течь быстрее… и как бы это… бурлит, да?

И боль. Говорят, при этом может быть боль. Не такая, при которой, допустим, болит один узел, а настоящая, большая боль. Наверняка она еще более неприятная, чем обычно, но вдруг все не так, вдруг она также несет в себе некую пищу для мечтаний? И возможность познания… Разве он может отказаться от этого во время своего первого полета? И может ли он считать себя настоящим космолетуном, если не побывал ни в одной переделке?

Хотя… хотя… Что он сейчас может сделать? Создавать опасные ситуации не его работа, а пассажиров. Ему только остается снова погрузиться в сон, отдаться пока еще не доведенным до совершенства мечтаниям, медленным думам.

К примеру — вот сейчас. Уйти…

Боль!

Она пришла из глубины его тела, и, прежде чем космолетун понял, что происходит, сработали элементарные инстинкты, перекрывшие этой боли возможность дальнейшего распространения.

Потом пришло понимание.

Пассажиры, эти кретины, что-то внутри у него взорвали. Нечто настолько сильное, что осколки буквально изранили часть его внутреннего пространства. И это было, конечно, очень познавательно, это навеки отложилось у него в памяти, но вот насчет интереса… Нет, это было ничуть не интересно. Нехорошо это было.

Однако стоило ли сейчас что-то предпринимать? Был ли это тот самый крайний случай, когда он, ощутив угрозу своей жизни, должен вмешаться в дела пассажиров?

Нет и еще раз — нет. Пока это всего лишь проверка его нервной системы, его умения терпеть все сложности проживания с пассажирами, проверка на прочность. И конечно, он ее пройдет, причем без проблем. Там, впереди, наверняка его ждут еще и не такие испытания. Он легко справится и с ними.

Спокойствие, еще раз — спокойствие.

Толчок. Он был очень легким, этот толчок, и совершенно безболезненным. Да и не толчок это был, а лишь событие, воспринятое им как толчок.

А на самом деле…

Осознание, оно пришло к нему, выплыло откуда-то из глубин памяти, ощущение, оставшееся от того времени, когда он еще только рос, еще только становился тем, кем является сейчас. Ощущение соединения с неким живым существом. И это существо не просто к нему присоединилось. Оно хотело общаться, оно пыталось с ним разговаривать.

Забавно. Почему бы и нет?

— Ты кто? — спросил космолетун.

— Я человек, — донеслось в ответ. — И я хочу с тобой говорить. Мне нужно тебе сказать много важного.

Итак — человек. Кто же еще это может быть? Только у людей хватит наглости беспокоить космолетуна.

— Как тебе удалось со мной соединиться?

— Напрямую.

— Как именно? Не с пульта? Я чувствую, что не с пульта управления.

— Мне пришлось взрезать стену и взяться за нерв.

Вот именно. Из всех пассажиров, те, кто называет себя людьми, и те, кто на них похож, самые бесцеремонные и предприимчивые. Правило, которое ему сообщили при обучении и которое сейчас блестяще подтвердилось.

— Немедленно оставь меня в покое.

— Не могу.

— Почему?

— Потому, что ты должен совершить одно действие.

— Должен? Учти, я никому ничего не должен. А если терплю в себе разных там пассажиров, то только потому, что у нас заключено соглашение. Я позволяю производить над собой те или иные действия. Взамен обо мне заботятся.

— Соглашение, значит…

— Ну да, заключенное много-много поколений назад.

— И тебя устраивает, что некто за тебя решает твою судьбу? Тебя устраивает, что некто приказывает тебе, что делать и куда лететь?