Волчонок

Кожа Н’доли сделалась цвета пепла. Она вскинула подбородок, словно ее ударили плетью. Пальцы сжали бокал так, что тонкое стекло грозило лопнуть. Если вудуни и собиралась плеснуть вином в лицо курсанту, она сдержала порыв.

– Сотня? Дешево ты меня ценишь, красавчик…

– Согласно прейскуранту.

Катилина сел, откинулся на спинку кресла. Достал из кармана сигарету; легонько щелкнул по файр-наконечнику, воспламеняя табак. В курении он подражал начальнику училища, о чем знали все.

– У Родни не работают дешевые шлюхи. Вот, – он указал на змею с птицей. – Сотня за ночь, двадцатка в час. Если ты здесь, значит, даёшь как поёшь. Раскрути меня на дорогую выпивку, и Родни отстегнет тебе долю со счёта. Я что, должен учить тебя? Если хочешь, прихватим моих друзей. Обслужишь троих по повышенному тарифу? Я не жадный.

Он нахмурился:

– Надеюсь, ты чистенькая? Трипперная справка есть?

Катилина знал, что делает. Как он не мог ударить калеку и заклеймить антиса, что бы карлик ни вытворял, так и Папа Лусэро не мог сжечь бар дотла вместе с обидчиком дочери, выйдя «в большое тело». Да что там бар! При горячем старте антиса в космос от всего городка, единственного на острове Тангамак, с его казино, борделями, кабаре, притонами и ресторанами, остались бы одни развалины. Так рушится выстроенное людьми, если безумец-капитан прямо с космодрома бросает грузовой звездолет в РПТ-маневр.

«У меня связаны руки, но и ты в цепях, – ясно говорил весь облик Гнея Луция Катилины. – Что же нам дозволено, антис? Тебе – безнаказанно оскорблять меня. Мне – безнаказанно оскорблять твою дочь. Терпи, как стерпел я. Глотай обиду. А лучше кинься на меня с кулаками. В физическом облике я скручу тебя, как прачка – мокрую тряпку. В пределах разумной самообороны, без телесных повреждений. Курсант урезонивает раздухарившегося калеку? Помпилианец приводит в чувство черную обезьяну? Мне это нравится, Папа…»

Катилина ждал реакции и дождался.

– Извинись, – сказал Марк. – Немедленно извинись.

– Не лезь, – предупредил Катилина. – Добром прошу, не лезь.

– Извинись перед госпожой Шанвури.

Смех был Марку ответом.

– Как вас зовут, молодой человек? – спросила вудуни.

– Курсант Тумидус, к вашим услугам.

Марк и сам не знал, откуда взялось это старомодное «к вашим услугам». Свалилось, как снег на голову; языком пламени вспыхнуло в крови.

– А по имени?

– Марк Кай. Можно просто Марк.

– Спасибо, Марк. Не продолжайте, прошу вас, – Н’доли выбралась из ниши, подошла к Марку. От нее пахло ландышем, сандалом и вином. – Вы подеретесь, а мне не хотелось бы этого. Вы же видите, он хамит не мне. Он хамит моему отцу. Обычная история. Дома, на Китте, Папа Лусэро по шесть месяцев в году сидит за решеткой. Драки, скандалы; когда нет туристов, он колотит жен.

– И вас? – спросил Марк.

И покраснел, как никогда в жизни.

– Меня? – Н’доли улыбнулась. – Меня – нет. Только маму.

– А если вы пытаетесь заступиться за маму? Вы же пытаетесь?

– Раньше – да. Мама закатила мне такой скандал, что я зареклась на всю жизнь. «Бьет – значит, любит, – сказала мама. – Ты что, дура, хочешь, чтобы он меня разлюбил?!»

– Дай ей в морду, клоун, – посоветовал Катилина. – Чего не сделаешь ради любви? Это у них семейное. Вижу, ты ей нравишься больше. Пускай, я всегда рад поделиться с другом. Могу и деньжат подкинуть, если ты на мели. С одним условием: ты принесешь мне её трусики. На память.

Он выпустил пять колец дыма, забавно чмокая ртом.

– Договорились? Трусики за сотню экю!

– Договорились, – кивнула Н’доли.

О пластике вудунов слагали легенды. Компания Игги Добса зааплодировала, когда дочь Папы Лусэро исполнила краткий, исполненный страсти танец. Движение бедер, подол платья задирается вверх, выше, чем диктуют приличия; молниеносное движение руки, наклон, ноги переступают через белоснежную пену, платье возвращается на исходные позиции…

– Лови, красавчик!

Комок кружев полетел в лицо Катилине.

Машинально он поймал трусики, под хохот собравшихся. Игги Добс, человек без комплексов, уже строил догадки, что будет делать курсант после отбоя, в долгие ночные часы, с такой прелестной добычей. Бармен Родни в восторге стучал битой о стойку. Девица с лисьим хвостом сокрушалась: модификация не позволяла ей повторить подвиг Н’доли. Громко завидовал прославленный стриптизер Латомба. Личико карлика-антиса сморщилось в потешной гримасе. Не в силах сдержать чувств, Папа Лусэро вцепился в свои седые, на редкость курчавые волосы. Весь вид карлика говорил о полном одобрении поступка дочери.

– Денег не надо, – сказала вудуни. – Это подарок.

И за руку увела Марка из бара.

IV

Поздний вечер.

Ветки магнолии стучатся в окно.

Крупные, мясистые листья отблескивают глянцем. Идет дождь: мелкий, теплый. Листья мокрые, качаются, стряхивают капли. Частный отель на окраине: десяток двухэтажных бунгало, разбросанных в кажущемся беспорядке. Берег моря окаймлен густыми зарослями. Сделай шаг, и линия белого, искрящегося под ранней луной песка сменится взгорком, похожим на кромку джунглей.

Сделай шаг, и все изменится.

Сделай шаг, и вернуться не удастся.

– Подожди.

– Почему? Ты не хочешь…