Волчонок

Терпи, солдат, легатом будешь.

Скрипнула дверь. Марк никогда не видел Крысобоя, но сразу уверился: это он. На голову выше Марка, вдвое шире в плечах. Брюхо Крысобоя свисало через ремень. Гора плоти, и над ней – лицо невинного младенца, скорее девочки, чем мальчика. Крысобой улыбался. Как Марк ни старался, он не мог уловить в улыбке декуриона даже тень злорадства или насмешки. Так улыбаются умственно отсталые, когда им дарят сладости.

– Ты, – сказал Крысобой. – Службы не знаешь.

Вразвалочку он подошел к Марку и взял провинившегося солдата за грудки. Плотная ткань гимнастерки затрещала. Марк решил, что сейчас его ударят спиной о стену. Нет, Крысобой не торопился. Улыбаясь, он смотрел на добычу с ласковостью, от которой делалось страшно. Подбородок декуриона мерно двигался: Крысобой жевал жвачку. Изо рта великана пахло ментолом и кислятиной изжоги.

– Ты… службы не знаешь…

За дверью, в коридоре, смеялись. Ждали. Давали событиям прийти к логическому концу. Войдя, Крысобой закрыл дверь за собой, но это не мешало Марку слышать смех деканов, как если бы они веселились прямо здесь, в сортире. Еще он слышал, как щелкает кнут. Раньше это случалось только во сне. Галлюцинация, плод нервного расстройства. И все равно: кнут, кожаный шамберьер, щелкал раз за разом. Кони бежали по кругу, ускоряя ход. Планеты вращались вокруг звезд – кони, цирковые кони по краю манежа…

У Марка клацнули зубы. Крысобой встряхнул его вполсилы, но этого хватило. Рот наполнился кровью: Марк прикусил язык. Ногой он задел ведро; опрокинувшись, ведро с влажным металлическим стуком откатилось к окну, замазанному белилами. Упала швабра. Крысобой подцепил древко носком ботинка и откинул вслед за ведром, к окну.

Кнут, слышал Марк. Щелкает.

– Не знаешь…

На младенческом лице отразилось сочувствие. Наслаждайся Крысобой мучениями жертвы, продлевай удовольствие от чужого страха – было бы легче. Во всяком случае, привычнее. Но декурион, похоже, и впрямь уверился в своей миссии. Солдат должен знать службу. Солдату надо помочь. То, что Крысобой знал всего один способ помощи, миссии не мешало.

– Ты…

– Я, – сказал Марк.

И ударил с левой, в печень.

Брюхо декуриона оказалось неожиданно рыхлым. Кулак вошел глубоко под ребро, не встретив ощутимых препятствий. Марк ударил еще раз, с тем же результатом. Хватка Крысобоя сохранила силу. Он мерно встряхивал солдата, не знающего службы. Брови изломались домиком: это означало удивление.

– Ты…

Из уголка рта Крысобоя вытекла струйка крови. Он захрипел и начал сгибаться, не выпуская Марка. Ноги декуриона подломились в коленях. Из позвоночника, казалось, вынули стержень, заменив его мокрой тряпкой, как в текущем кране. Марк отступил на шаг. Руки Крысобоя опустились, но пальцев он не разжал – и неминуемо увлек бы Марка на пол, не сдай тот назад. Лишь теперь декурион отпустил кусачую добычу. Медленно, боясь упасть ничком, Крысобой встал на правое колено: рыцарь перед королем. Захрипел, словно ему пережали глотку удавкой; судорожными толчками стал втягивать воздух. Похоже, великану не было больно. Даже когда нога подвернулась, и Крысобой лег на щербатую плитку, храпя загнанной лошадью – декурион корчился не от боли, а от невозможности дышать.

Бывает такая боль, что и не узнать.

Дверь распахнулась. Гурьбой ворвавшись в сортир, деканы остановились, будто ударились в прозрачную стену. Бледные от изумления, они смотрели на Марка, отступившего к стене, на Крысобоя, сражающегося с удушьем, на ярко-алую полоску крови – стекая изо рта декуриона, темная кровь смешивалась с водой, разлитой на полу, теряя насыщенность цвета.

– Сука, – выдохнул Прастина. – Ты, сука…

И кинулся первым.

Марк встретил его прямым в скулу. Под кулаком хрустнуло. Прастина заорал, стараясь кончиками пальцев на отмашке чиркнуть Марка по глазам. Крысеныш, подумал Марк. Второй удар отбросил декана к умывальнику; толпа подхватила Прастину, не дав упасть, вернула обратно, семикратно усилив. Какое-то время удавалось держаться, прижавшись к стене спиной, отмахиваться, разбивая носы, пиная податливые колени; Марк даже сумел завалить неугомонного Прастину на Крысобоя, но кругом вертелась бешеная карусель рук и ног, было тесно, очень тесно, в бедро ткнулся край писсуара, стена выскользнула из-под лопаток, по затылку ахнули твердым и тяжелым – кастетом? ведром? пряжкой от ремня?! – и все кончилось, как и предполагалось: холод щербатого кафеля, колени к подбородку, голову втянуть в плечи, локти прикрывают ребра…

Поза зародыша.

«Alles!» – в последний раз щелкнул кнут.

Его били долго, пока он не потерял сознания. Наверное, били и потом, но это уже было неважно.

VII

Лестница, думал врач. Все беды от лестниц.

Декан Прастина поскользнулся и упал с лестницы. Выбиты два зуба, перелом скуловой кости со смещением. Подкожные гематомы на бедре. Вывихнут мизинец на левой руке.