Вол’джин. Тени Орды

– Я перестал быть Тиратаном Кхортом. Я уполз оттуда. Не человек, а зверь. Возможно, ощутил себя так же, как под взглядом тролля. Раненый, жалкий, гонимый жаждой, голодом. Я, человек, пировавший с лордами и принцами, вкушавший лучшее мясо, что сам ставил на стол, был вынужден выковыривать личинок из трухлявой древесины. Я ел корешки и надеялся, что они меня либо добьют, либо вылечат, но часто обнаруживал, что от них мне только хуже. Я измазывал себя грязью, чтобы отвадить паразитов. Я вплетал ветви и листья в волосы, чтобы прятаться от охотников с обеих сторон. Я сторонился всего и вся, пока не наткнулся на пандарена, собиравшего травы и весело напевавшего себе под нос.

– Твой компаньон. Почему не призвал?

Тут Тиратан замолк. Он потупил взгляд, сохраняя молчание. Тяжело сглотнул, и его голос стал натянутым и тихим:

– Мой компаньон привязал себя к человеку, которым я был. Я не мог обесчестить его своим тогдашним жалким состоянием.

– А теперь?

Человек покачал головой:

– Я больше не Тиратан Кхорт. Мой компаньон теперь не отвечает на зов.

– Все это потому, что ты боишься смерти?

– Нет, я боюсь многого другого, – человек поднял взгляд, и его глаза стали поблескивающими изумрудами. – А смерти боишься ты.

– Меня не страшит умереть.

– Я говорил не только о твоей смерти.

Реплика человека точно вонзила в грудь Вол’джина клинок по рукоять. Он узрел мудрость в сравнении последних событий с цепью, хоть и не хотел этого слышать. Очевидно, ошибки того Вол’джина, каким он был, привели к тому, что его едва не убили. И все же он выжил и научился чему-то, так что не совершит тех же ошибок снова. Но что-то в его разуме извратило эту мысль, и она словно выставила того, кем был тролль, каким-то неправильным, хуже, чем на самом деле. Хотя Вол’джин отвергал эту концепцию и принимал тот факт, что способен оступаться, он не мог отвергнуть мысль, что в изменившихся обстоятельствах уже не может быть тем же троллем, что и прежде.

«Цепь разорвана. Звенья пропали».

Однако с этой утратой пришло понимание общей картины. Вол’джин был не просто троллем. Он был темным охотником. Он был предводителем Черного Копья. Предводителем воинов Орды. И все равно чуть не умер. Означает ли смерть темного охотника удаленность от лоа? И значит ли его смерть, что умрет Черное Копье, что умрет Орда?

«Значит ли это, что умрет мечта моего отца?»

А если умрет его мечта, не станет ли это насмешкой над битвой за освобождение островов Эха от Залазана? Вся та кровь будет пролита напрасно, вся боль – бессмысленна. Событие за событием, все в его жизни и вне ее, уходящее корнями в историю троллей, – всё рухнет.

«Боюсь ли я, что моя неудача, моя гибель приведет к гибели Черного Копья, Орды, самих троллей? – Он представил черный провал между тем, как лежал в луже крови в темной пещере, и тем, как проснулся в монастыре. – Поглотит ли эта бездна все?»

Голос человека был не громче шепота:

– Хочешь услышать кое-что поистине жестокое, Вол’джин?

– Скажи.

– Мы оба с тобой умерли. Мы не те, кем были, – Тиратан посмотрел на свои пустые руки. – Теперь же мы должны создать себя – не воссоздать, а создать. Вот почему это жестоко. Когда мы занимались этим в первый раз, в нас была вся энергия юности. Мы не знали, что достичь нашей мечты невозможно, просто шли и достигали. Нас защищала невинность. Мы проходили всё с воодушевлением и уверенностью. Но теперь их не осталось. Теперь мы более взрослые, более мудрые, более усталые.

– Наше бремя легче.

Человек усмехнулся.

– Твоя правда. Думаю, именно поэтому мне импонирует простота монастырской жизни. Она бесхитростна. Обязанности распределены. Существует шанс показать себя.

Тролль прищурился.

– Ты хорошо стреляешь. Наблюдаешь за лучниками. Почему не стреляешь сам?

– Я еще не решил, будет ли это частью меня, – Тиратан поднял взгляд и открыл рот, потом резко закрыл.

Вол’джин склонил голову.

– У тебя был вопрос.

– То, что вопрос есть, еще не значит, что он заслуживает ответа.

– Спрашивай.

– Преодолеем ли мы свой страх?

– Я не знаю, – Вол’джин угрюмо сжал губы. – Если найду ответ, ты его получишь.

Той ночью, когда Вол’джин лег, и сон унес мир бодрствования прочь, лоа доказали, что не оставили его окончательно. Он обнаружил, что стал одной из тысяч летучих мышей, юркающих в ночи. Он не был с Хир’иком, но мышью явно стал по благоволению лоа. И он полетел с остальными, читая эхо их криков, пронзающих тьму в бесцветном мире, нарисованном звуком.

Вол’джина не удивило, что он вошел в контакт с лоа, потому что бытие темного охотника уже давно стало важной частью его личности. Эту бездну, хоть он и не мог в нее заглянуть, по силам было преодолеть только темному охотнику. Все, что он узнал, что перенес – наверняка это и сохранило ему жизнь для того, чтобы сбежать из пещеры.

«И летучие мыши в этой пещере – они видели бездну, забытое мной время».

Вол’джин надеялся, что, возможно, это видение, пусть и представленное в звуковом зрении мыши, покажет ему бездну. Он надеялся, что цепь еще можно связать воедино, хоть в глубине души и понимал, что это будет не просто.