Вол’джин. Тени Орды

Хмелевар насмотрелся на многое и многое совершал сам, пролил немало крови, но никогда не видел подобного тому, что придумал Тиратан на ферме. Не выстрел через пол ему запомнился – хотя тот наверняка спас Чэню жизнь. Он повидал порядком солдат со щитами, прибитыми стрелами к рукам, чтобы знать – дерево не защитит от хорошего лучника. Конечно, человек был лучником замечательным, но не выстрел его стал сюрпризом.

Больше всего Чэнь сомневался, что сумеет забыть, с каким спокойствием и решимостью человек готовил стрелы, которые втыкал во врагов снизу. Он собрал их намеренно – не только для того, чтобы убить, но и держа в уме вероятность, что они убьют не сразу. Он хотел поймать троллей. Он провернул древки после того, как они вошли, чтобы убедиться, что наконечники зацепятся за ребра или другие кости.

В битве, в хорошем сражении есть честь. Даже то, что делали Тиратан и Вол’джин в Цзоучине, беря на прицел зандаларов из укрытия, чтобы их замедлить, – почетно. Это позволило монахам спасти селян. Зандалары, быть может, и сочтут это трусостью, но и в применении осадных орудий против рыбацкой деревеньки не было никакой чести.

Чэнь разлил чай и протянул чашку Тиратану. Человек ее принял, закрыв книгу. Он вдохнул пар, затем отпил.

– Благодарю. Само совершенство.

Пандарен выдавил улыбку.

– Там есть что-то полезное?

– Шаман был неплохим художником. Хорошо рисовал карты. Даже заложил между страницами несколько цветов. Набрасывал эскизы местных животных и очертания гор, – Тиратан постучал по книжице пальцем. – Некоторые из последних страниц пусты, не считая случайных последовательностей точек в четырех углах. Такие же есть и на уже заполненных страницах, и он повторял последовательность на паре других страниц сам. На пустых страницах, мне кажется, символы сделаны кем-то другим.

Чэнь глотнул чай, жалея, что тот не может согреть его сильнее.

– Что это значит?

– Я думаю, это ориентир. Совмести нижний край страницы с горизонтом и ищи созвездия, совпадающие с точками. Это указывает новое направление, – Тиратан нахмурился. – Сейчас ночное небо, конечно, не видно, и созвездия здесь другие, но готов спорить, мы можем понять, куда они направлялись, когда погода прояснится.

– Было бы неплохо.

Человек поставил чашку на кожаную обложку книжицы.

– Разрядим обстановку?

– О чем ты?

Человек показал в сторону покинутой фермы.

– Ты нетипично молчалив с тех пор, как мы покинули ферму. В чем дело?

Чэнь опустил взгляд в свою чашку, но дымящаяся жидкость не дала ответов.

– То, как ты их убил. Это была не битва. Это было…

– …нечестно? – Человек вздохнул. – Я оценил ситуацию. Их было четверо, и они были больше подготовлены к ближнему бою, чем мы. Я должен был убить или покалечить как можно больше врагов и как можно быстрее. Покалечить – значит убедиться, что они не смогут напасть на нас.

Тиратан поднял глаза на Чэня, со слегка загнанным выражением лица.

– Ты можешь представить, что случилось бы, ворвись ты, пока эти двое не были так пришпилены к полу? И тот в углу? Тебя бы сразили, а потом убили бы меня.

– Ты мог застрелить их через пол.

– Это сработало только потому, что я был прямо под ним, а его заклинание излучало такой славный свет, – Тиратан вздохнул. – То, что я сделал, жестоко, да, и я мог бы сказать, что война всегда жестока, но не буду выказывать к тебе такого неуважения. Это… у меня не хватает слов…

Чэнь налил ему побольше чая.

– Выследи эти слова. Ты в этом хорош.

– Нет, друг мой, в этом я вовсе не хорош. Хорош я в убийствах, – Тиратан выпил, потом закрыл глаза. – Я хорош в дальних убийствах, когда не приходится видеть лица убитых. Я этого не хочу. Для меня главное сдержать врага, держать на расстоянии. Я все держу на расстоянии. Прости, если то, что ты видел, потревожило твой внутренний покой.

Тревога в голосе человека сжала сердце Чэня.

– Ты хорош во многом другом.

– Вообще-то нет.

– В дзихуки.

– Игра охотников – по крайней мере, это мой стиль. – Тиратан усмехнулся, осекся, потом улыбнулся. – Вот почему я завидую тебе, Чэнь. Я завидую твоей способности дарить улыбки. Другие рядом с тобой чувствуют себя лучше. Если бы я набил достаточно дичи для пира и превратил ее в самую изысканную еду, что кто-либо пробовал, это бы отложилось в памяти. Но если бы пришел ты и рассказал всего одну из своих историй, то запомнили бы тебя. Ты умеешь затрагивать сердца. Я же их затрагиваю только сталью на конце метрового древка.

– Возможно, ты был таким раньше, но вовсе не обязан быть таким сейчас.

Человек заколебался на миг, отпил еще чая.

– Ты прав, но я боюсь, что вновь становлюсь таким же. Видишь ли, я хорош в убийствах, очень хорош. И, боюсь, мне это начинает нравиться. Дело в том, что это, очевидно, пугает тебя. А меня пугает еще больше.