Вольер

Вспыхнула пронзительным светом торцовая стена, Амалии Павловне пришлось обернуться, чтобы ничего не пропустить. Она досмотрела все до конца как примерный зритель, ни разу не запросила пощады, да и собственно, почему должно ее щадить? Ах, какая чудовищная нелепость! И как легко было ее предотвратить, окажись рядом с Паламидом хоть кто‑нибудь! Мальчик, конечно, ни в чем не виноват. Он даже не понял, что его оскорбили, притом оскорбили страшно, он лишь защищал свою обреченную жизнь и старика защищал тоже. В иное время и в ином качестве он мог бы стать в этом доме учеником, а стал… кем? Убийцей? Язык не поворачивался произнести такое, и мысли бунтовали против. Если бы Агностик одержал верх, вот он без оговорок сделался бы убийцей беспомощного перед ним человеческого существа.

– Вы показали мне, чтобы я передала другим. Я исполню, обязательно и непременно. Никто не причинит этому ребенку вреда, он ведь еще ребенок, даже по меркам Вольера. Мы постараемся действовать мягко, чтобы у мальчика по возможности не осталось непоправимого надлома ущербности. Но для этого его надо найти. Помогите нам, если можете.

– И рад бы, но не могу. Я ведь сам ему наказал – стань подобен радетелям настолько, насколько хватит сил. А сил у него, по‑видимому, оказалось достаточно. Где проще всего спрятать лист? Конечно, в лесу. Но лес – это ваша прерогатива, не моя. Вот вы и ищите. Я лишь случайный гость.

Амалия Павловна кивнула, скорее машинально, чем соглашаясь в действительности. Он может помочь. Может, но отчего‑то не хочет.

– Скажите, господин Фавн, вы подружились с мальчиком оттого, что даже в вашем глубоко измененном состоянии почувствовали в нем человека? Или оттого, что ваши детские биографии кое в чем сходны? – нужно было говорить далее, ведь не уходить же ей прочь с полупустыми руками, когда дело в смысле личного контакта, так сказать, пошло на лад.

– Вы кто по роду занятий и призванию, смею спросить? – вопросом на вопрос ответил ей Ромен Драгутин, вздохнул с присвистом, наверное, стоять ему было неудобно и тяжело. Но упрямый старик не желал оставлять своего возвышающегося поста.

– Я когнитивный психотехник и профильный педагог. Мой главный интерес – переходный и подростковый периоды, дети, знаете ли, самое великое чудо. Нарождающаяся мысль, которую необходимо направлять и наставлять. Я более люблю практику, чем теорию, – Амалия Павловна невольно покраснела: уж не перехвалила ли она себя, фу, срам какой!

– Стало быть, вы должны обладать обширно дифференцированным знанием? – уточнил непритворно‑вежливо Ромен Драгутин. И сам себе ответил: – Должны, а как же! Только скажите мне для ясности, что вы подразумеваете под сходством биографий? Это может оказаться важнее, чем вы думаете.

– Видите ли. Мы запросили… точнее, я запросила его регистрационную историю. В ней указано – мать мальчика страдала быстро прогрессирующей формой рассеянного склероза. Ваша мать и ваша бабушка по отцу – тоже. Даже для человека это крайне неприятное отклонение, хотя и успешно излечимое со временем при помощи углубленной психокинетики. Однако никакой особи из Вольера психокинетические погружения недоступны согласно их собственной природной организации. Мать ребенка получала, конечно, достаточное облегчение в тамошней Лечебнице, по крайней мере, это позволяло ей передвигаться без посторонней помощи и не деградировать до растительного состояния. Однако заметьте. Вышеозначенная особь, вероятно, сознавала свою неполноценность, потому что добровольно решила прервать свои муки путем осмысленного прекращения существования. В месте, именуемом Домом Отдохновения. – Амалия Павловна, почувствовав интерес старика к своим рассуждениям, заговорила несколько быстрее: – Для Вольера это, как я выяснила, не совсем обычно. Что и позволило мне предположить: родители или один из родителей Тима были скрытыми Носителями. Вам известен этот термин?

– Да, известен. Я почти полностью восстановил свою память и познавательные способности, если вы вдруг не заметили. Под этим понятием подразумеваются особи, предрасположенные к человеческому образу жизни, но не нашедшие в себе внутреннего ресурса преодолеть заградительный барьер. Вполне возможно, что и они в чем‑то полноценные люди. Все же вы не хуже моего знаете правило: в пределах Вольера действует двойная перестраховка. Лучше недооценить, чем переоценить. У страха глаза велики. А у здравого смысла тем более.

– Вот я и решила, что в случае подспудного накопления мог произойти качественный эволюционный скачок. Я, господин Фавн, «евгенистка» по предпочтениям, – будто бы извиняясь, сказала о себе Амалия Павловна, нарочно проигнорировав последние замечания по поводу страхов и здравого смысла.

Качественный скачок! Милая моя, ты даже не догадываешься, каков он бывает на самом деле. Я, старый дурень, наглядное тому доказательство. А вслух он произнес: