Вольер

Она посчитала – я сошел с ума. Или никогда в него не приходил. Старо как мир, всех непохожих на себя объявлять сумасшедшими. Вечный их жупел: не дай бог, тебя сочтут недостойным и отправят в Вольер. Ба, лучшая гарантия против этого – твой собственный страх. Боишься, значит, существуешь как человек. Кто не боится, тому Вольер что дом родной. Непрерывный процесс, отсюда – туда, реже наоборот. Но потому процесс и непрерывный, что сразу движется во всех возможных направлениях. Еще гигантские ракообразные воевали вовсю с головоногими моллюсками, как уже на эту битву взирали из заводей первые позвоночные акулята. Сначала робко, потом, дождавшись своего часа, тоже ринулись в бой. Весьма успешно, надо сказать. Бедняжка думает, его жизнь прошла по их меркам впустую. Как бы не так! Уж он‑то нашел знание о себе, более того, постарался сделать для Носителей что мог. Умом понимал, что бесполезно это, но все равно. Как‑никак вырос средь них, и не без радости. Если бы не кинулся в полымя с окаянной той наглядной демонстрацией, по сей день жил бы припеваючи промеж своих «сервов». Сами Носители в ранний период становления были таковы. Правитель дурак дураком, ни бельмеса не смыслит, пыжится за счет чужого ума, а они ему в ноженьки кланяются, безответные советчики: и уж ноженьки об них вытирают владыки со всем усердием. А зачем? Ради всеобщей идеи счастья. Или того хуже, правитель – и он случайно из Носителей. Вот тут, какой бы крест он на себе ни нес в трудах праведных, вместо «спасибо» ему одни подлые поношения. Спрашивается, на кой оно надо? А патриотизм и страдания народа. Кто народ этот тебе, и что ты ему? Любая благая затея оборачивается изнанкой или пролитой кровью.

Потому и я ввязался. Ради чего? Ради краешка чужого совершенства, вскормившего меня. Что мне Золотой век и кто я ему? Не бесплодная ли жертва? Нет, отнюдь. Потому что так всегда бывает и быть иначе не может. Всякий природой данный закон не плох и не хорош, потому что просто есть, и нельзя его отменить. Плохо и хорошо бывает лишь только то, что в нашей власти. Но мое дело сейчас – ждать. И уж дождусь, скорее, чем вы думаете, моя прекрасная и сердитая собеседница! За сим, мысленно не с вами, и – адью!

Амалия Павловна прибыла на «Пересвет» как раз в тот самый час, когда в несколько чопорном укладе дома возникли сущий хаос и переполох. Викарий поприветствовал ее непривычной скороговоркой, словно прочие его ипостаси были заняты до предела, да и эту, привратницкую, срочно требовалось отозвать на подмогу. В приемном зале, обычно пустынном, Амалию Павловну едва не сбил с ног влетевший следом за ней Карлуша, извинился рассеянно, а и без него от неожиданности показалось – целая толпа людей, которых всего‑то, исключая ее самое, было четыре человека. В центре жестикулировал отчаянно Гортензий, ему внимала с ласковой усмешкой высокая и чуть полноватая дама, – на секунду Амалию Павловну кольнула постыдная ревность, но тут же она успокоилась. Да ведь это госпожа Понс, общественный координатор среднеевропейской полосы, собственной персоной! И не одна она, подле топтался Игнаша, с потусторонне просветленным лицом, но и взъерошенный, что твой воробей, запугивающий с ветки нахального кота.

– Что случилось? – пролепетала Амалия Павловна растерянно. В ответ получила беспорядочную лавину приветствий, отрывочных сообщений и пламенный заверительный взгляд от Гортензия – общественные дамы, это общественные дамы, но она, Амалия, на свете единственная.

– Здравствуйте, милая моя, здравствуйте! Рада личному знакомству и премного наслышана о вас! – едва ли не ребячески вскачь оборотилась к ней госпожа Понс. – Как ваш поход, удачен? Но об этом после. Вы слыхали?

– Лала, ты же ничегошеньки не знаешь! Гортензий, проходимец этакий, отыскал нашего беглеца! – выпалил, все еще с пыла, с бега Карлуша.

– Ну, не то чтобы отыскал, скорее не успел и упустил. Но определенно попал в нужное русло, – застенчиво зыркнул в сторону Амалии Павловны молодой ее воздыхатель.

– Что ты скромничаешь! Лала, не верь ему, он скромничает! Выследил и вынюхал… Парень прошел Коридор! Быть этого никак не может, но он самостоятельно прошел Коридор.

– Бедный мальчик! – Ого! Это Игнаша говорит, но другого она и не ждала от него. – Бедный мальчик! Я как представлю, что ему пришлось пережить! Жуть наползает. Надо немедленно бежать! Да‑да! – он суетился и вертелся на одном месте, Амалия Павловна редко видела его таким.

– Куда бежать, Игнатий? После побегаем, хоть наперегонки с препятствиями, – увещевала его госпожа Понс. – Сейчас важней голова, а не ноги.