Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– Ранен... черт бы ее... нога... в унту столько крови натекло – шевельнуть не могу... – морщась от боли, ответил летчик Ковалев.

– Смотри ты, первый раз тебя угораздило – все Мессинг берег...

– Да там такая каша была, что никакой Мессинг не уберег бы.. – чертыхнулся Ковалев. – Четверо на одного, суки поганые...

– Живой все же, – подмигнул механик Коля. – Значит, помог Мессинг ...

Механик закинул руку Ковалева себе на шею, обхватил его под мышки и стал вытаскивать из кабины.

Ковалев, морщась и пыхтя, старался помочь. Наконец механик вытащил летчика на крыло, крикнул:

– Давай, принимайте. По стремянке он не сможет – нога у него!

Двое встали под крыло и протянули вверх руки. Механик Коля начал осторожно спускать грузное тело Ковалева вниз. Механики на земле подхватили его и так же бережно поставили, придерживая с двух сторон. Ковалев опирался на них, держа раненую ногу на весу, с мохнатого унта на землю стекали частые капли крови.

– Гляди, как из унта льет... – пробормотал один из механиков.

– Я ж говорю, полные крови... внутри хлюпает, – ответил Ковалев.

В это время подбежали два санитара с носилками. Ковалева уложили на них, подняли и понесли.

Механик Коля оглядел самолет, тихо присвистнул:

– И-э-эх, латать нам не перелатать...

Санитары понесли Ковалева к двухэтажному деревянному строению. У входа их поджидал командир полка, полковник Иван Суходрев в расстегнутом кожаном пальто, из-под которого виднелась гимнастерка с множеством орденов и медалей. Комполка курил папиросу и смотрел, как через поле на носилках тащат раненого. Рядом с ним стоял майор средних лет в перетянутой ремнями шинели. Комполка помахал рукой, и санитары поднесли Ковалева поближе к нему.

– Ну что, Костя? – комполка двинулся навстречу носилкам, присел на корточки. – Куда зацепило? Ногу? Живот?

– Да ногу, будь она неладна...– Ковалев приподнялся, усмехнулся. – Разрешите доложить, товарищ командир полка. В разведывательном полете нарвался на четверку “юнкерсов”. Принял бой. Поджег две машины противника. У меня все в порядке. Много дырок в фюзеляже, и гашетку пулемета заклинило.

– Слава Богу, бензобак не рванул, – ответил комполка Суходрев и ухмыльнулся. – А ведь точно, тебя этот Мессинг охраняет. Один против четверых и живой вернулся – я тебе говорю, точно охраняет!

– Выходит, так... – тоже улыбнулся Ковалев. – Я его каждый день вспоминаю...

Подошел майор в шинели, молча пожал Ковалеву руку.

– Надо же – двоих сжег, – покачал головой Иван Суходрев. – Молодец. Считай, представление об очередной награде уже написал.

– Служу Советскому Союзу! – Ковалев приложил руку к кожаной ушанке с большими очками-консервами.

– Я к тебе в госпиталь загляну. Держись, – сказал комполка Суходрев и поднялся. – Несите.

– Когда выйду, чтобы машина была как новенькая, – сказал Ковалев, когда его уносили внутрь здания.

– Будет, будет. Сам прослежу... – усмехнулся полковник Суходрев.

Москва, 1944 год

А Вольф Мессинг в это время выступал в заводском цехе. Молчали ряды станков, и между рядами толпились рабочие и работницы, в промасленных телогрейках и брезентовых куртках. Головы женщин повязаны платками, видны только их лица, глубоко запавшие глаза, худые, провалившиеся щеки. Рядом со станками – раскладушки, иногда людям приходилось спать после смены прямо здесь, не уходя из цеха.

Мессинг стоял на невысоком помосте вместе с заводским начальством, тремя мужчинами в полувоенных френчах и фуражках. Они держались чуть в сторонке, а Мессинг, выступив вперед, разговаривал с рабочими, вертя головой во все стороны, потому что слушатели окружили его плотной стеной. Вот он сказал какую-то фразу, и все рассмеялись, захлопали. Потом на помост взобрался шустрый подросток лет четырнадцати, тощенький, лопоухий, с худым личиком и большущими шустрыми глазенками. На нем была телогрейка, явно с чужого плеча, и большие, не по размеру, растоптанные сапоги. Мессинг поздоровался с ним за руку и о чем-то спросил, низко наклонившись. Подросток смущенно ответил, постреливая глазами по сторонам.

Рабочие снова засмеялись и захлопали. Начальство, стоявшее на помосте, тоже улыбалось и сдержанно аплодировало. Потом подросток зажмурился и замер – по просьбе Мессинга он загадал желание. Мессинг поглядел на него, затем достал из кармана черную повязку и подошел к одному из начальников, протягивая повязку ему. Тот удивился, пожал плечами, завязал Мессингу глаза. Вольф Григорьевич осторожно спустился с помоста по перекладинам короткой лесенки и медленно пошел по цеху с закрытыми глазами. Рабочие расступались, глядя на Мессинга с суеверным страхом – человек с завязанными глазами уверенно шел по цеху, обходя станки, ящики, ведра, груды готовых деталей и стоящих перед ним людей.