Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– А войну зачем? Ну предсказал бы... счастливую жизнь, праздник... ну снижение цен, наконец, или там... изобилие какое-нибудь, – жуя, рассуждал Илья Петрович.

– Какое изобилие?

– Как это какое? Ну продуктов изобилие... жратвы всякой... одежды хорошей... да мало ли! Изобилие – вот чего люди ждут. А ты – война... немцы идут...

В дверь постучали, и в комнату заглянула женщина средних лет, миловидная, одетая в простенькое сатиновое платьице:

– Ой, Вольф Григорьевич, простите, вы ужинаете? Я тогда попозже...

– Заходите, Верочка, заходите, – привстал со стула Мессинг. – Хотите чаю?

– Спасибо. Чашечку выпью. – Вера подошла к столу.

Мессинг подвинул ей свой стул, а себе взял табуретку, стоявшую в углу у кровати.

– Что-нибудь случилось, Вера? – наливая чай в чашку, спросил Мессинг.

– Нет, нет, ничего...

– Но я же вижу.

– Да я все думаю... Понимаете, у меня муж на границе служит, под Брестом. Он командир полка. Я все думаю, а вдруг начнется? А нам куда? У меня девочкам пять и семь лет...

– Э-эх, Вера-а! – протянул Илья Петрович, наливая в рюмку водки. – Взрослая женщина... коммунист. Что ты сразу в панику ударилась? Я вот – спокоен и тверд! – он опрокинул рюмку и выдохнул. – И верю в счастливое будущее.

– Ты выпей еще – крепче верить будешь, – усмехнулась Вера.

– И выпью. Пить законом не запрещено. – Илья Петрович налил себе снова.

В дверь опять постучали, и в номер заглянули сразу две головы – мужская и женская.

– Ой, вы ужинаете, Вольф Григорьевич... мы тогда попозже...

– Заходите, заходите. – Мессинг даже обрадовался, вскочил, пошел к двери. – Только вот сидеть не на чем.

– А я сейчас принесу, – сказал мужчина и скрылся. Через минуту он внес в комнату два стула.

Пока рассаживались за небольшим столом, появились еще два артиста, тоже мужчина и женщина. Они сразу пришли со своими стульями.

И скоро стало так тесно, что трудно было вытянуть руку, чтобы взять кусок хлеба. На столе уже стояли не одна бутылка водки, а целых четыре, тут же бутылки с минеральной водой, открытые банки консервов со шпротами, сайрой, колбаса, нарезанная аккуратными кружками, сыр, пучки лука, помидоры – в общем, полное изобилие. Началось шумное веселье, все перебивали друг друга, смеялись, и только Мессинг оставался серьезным. Он молча переводил взгляд с одного человека на другого, словно видел будущее каждого, сидящего здесь, и жалость обжигала его сердце.

– Вера, ну наливай же! Сколько ждать можно?

– Товарищи, салат я собственноручно готовила – пальчики оближете!

– Алина, а ты сегодня здорово пела, честное слово!

– Братцы, а мы когда в Гомель едем? Восьмого или девятого?

– Танюша, минералочку подай.

– А я новый анекдот услышал...

– Вот за что люблю Илью – он знает новые анекдоты и стихи о советском паспорте, больше абсолютно ничего!

– Мне этого вполне хватает. Ваше здоровье!

– Смотрите, он выпил один! Даже ни с кем не чокнулся – нет, ну какая скотина!

– Вас ждать – водка прокиснет...

– Вольф Григорьевич, что вы так пригорюнились? Да выбросьте вы все из головы, Вольф Григорьевич! Будет война, не будет войны – прорвемся!

И один из мужчин запел с энтузиазмом:

Мы – красные кавалеристы, и про нас

Былинники речистые ведут рассказ!

О том, как в ночи ясные, о том,

как в дни ненастные

Мы гордо, мы смело в бой пойдем!

Последний куплет подхватили все и пели дружным хором. Мессинг глядел на лица, полные вдохновения. Вдруг в дверь резко и властно постучали, она распахнулась, и в комнату вошел военный в шинели с малиновыми петлицами и двумя шпалами, в фуражке тоже с малиновыми петлицами. За спиной майора НКВД маячил еще один военный.

– Гражданин Мессинг кто будет? – оглядев всех, спросил майор.

– Я Мессинг, – поднимаясь из-за стола, ответил Вольф Григорьевич.

– Попрошу вас проследовать с нами.

Артисты подавленно молчали, наблюдая, как Мессинг достал из платяного шкафа черное пальто, шарф и шляпу... как он медленно оделся и шагнул к двери. У двери Вольф Григорьевич обернулся:

– Прошу вас извинить меня, товарищи. Я скоро вернусь... – и вышел.

Майор вышел за ним и закрыл дверь. По коридору забухали тяжелые шаги. Илья Петрович налил себе водки, выпил и пробормотал:

– Скоро он вернется... оттуда скоро не возвращаются...

– Типун тебе на язык с лошадиную голову! – оборвала его пожилая артистка.

– Я его предупреждал! Я ему говорил! Он же, как ребенок, черт бы его побрал! – выкрикнул Илья Петрович.