Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

И вот они сидят за длинным столом – Вольф, мама и выросшие в молодых, красивых людей брат Семен и сестры Соня и Бетя. У брата уже есть жена, черноволосая, миловидная. Она держит на руках сонного грудного младенца. Еще парочка детишек возится в углу комнаты. Нет за столом только отца Григория Моисеевича..

– Ах, родные мои… ах, родные мои… – горестно покачал головой Мессинг, и в глазах у него стали закипать слезы. – Сколько раз вы приходили ко мне во сне… сколько раз я с вами разговаривал… – он поднял граненый стаканчик с самогонкой. – Семен. Соня. Бетенька. Как твою жену зовут, Семен?

– Роза… – улыбнулся Семен.

– Роза… – повторил Вольф.

– Только меня больше по имени никто не называет… – сказала Сара и уголком платка утерла слезящиеся глаза. – Некому..

– Сара… – взглянул на нее Мессинг. – Твое здоровье, наша прекрасная, добрая и верная Сара…

Она сидела рядом с Вольфом. Он обнял мать, поцеловал в поседевшие, но все еще густые и пышные волосы:

– Прости меня, мама… Я вернулся, мы теперь будем вместе… Вы переберетесь в Варшаву, и мы будем вместе…

– И ты опять уедешь куда-нибудь в Америку или Индию… а мы будем получать только денежные переводы, – вздохнула Сара и вновь концом платка промокнула глаза.

– Волик, ты знаешь, что мама почти ничего не тратила из твоих денег? – вдруг с улыбкой сказал Семен.

– Перестань, Сема, как тебе не стыдно? – перебила мать.

– Интересное дело! – насупился Семен. – Почему нельзя сказать?

– А я говорю тебе, перестань…

– Когда жив был отец, мы еще тратили, но после смерти отца мама стала складывать все деньги и не потратила ни одного злотого, – проговорил Семен.

Мессинг растерянно помолчал, поглядел на мать:

– Это правда? Зачем, мама?

– Она говорила, что чувствует – ты скоро приедешь совсем нищим и тебе самому понадобятся эти деньги.

– Вот чей талант ты унаследовал, Вольф,.. – тихо сказал Цельмейстер.

– Как ты могла так поступить, мама? – вновь спросил Мессинг.

– Но ведь это правда, сынок, ты приехал без злотого в кармане, – тихо сказала Сара.

– Да откуда ты знаешь?

– Я чувствую, сынуля… – вздохнула Сара.

– Семен, заберешь все деньги и будешь тратить на семью, – решительно велел Мессинг.

Семен благодарно улыбнулся и победно посмотрел на жену с младенцем на руках.

– Простите, евреи, мне долго ждать? Мы когда-нибудь выпьем за здоровье мамы Сары? – вежливо осведомился Цельмейстер.

– Ваше здоровье, мама…

Все подняли граненые стаканчики и стали аккуратно чокаться.

– Я правда могу взять твои деньги? – тихо спросил Семен, глядя на брата.

– Разве я когда-нибудь говорил тебе неправду? – обиделся Мессинг.

– Спасибо, брат…

– Нахал… – сказала мама Сара. – Ты думаешь, без меня сможешь их потратить?

– Я никогда ничего не делал без твоего разрешения, мама…

– Лучше выпей и не ври, – улыбнулась Сара.

И все молча выпили и принялись закусывать.

Варшава, 1938 год

Питер Цельмеистер проснулся утром одетый, но в своей постели. Он тихо застонал и заворочался, припоминая бурно проведенную ночь и изрядное количество выпитого. Цельмеистер, кряхтя и хватаясь за голову, сел и спустил ноги с кровати.

– Боже мой, надо же так напиться, чтобы заснуть прямо во фраке и даже с бабочкой… – Он снял бабочку и швырнул ее на пол, зевнул и с хрустом потянулся.

Потом встал и побрел в ванную. Скоро оттуда послышался шум воды.

В это время в дверь постучали и в номер заглянул молодой человек в хорошем костюме и шляпе. Он огляделся по сторонам и вошел. Услышал шум воды в ванной комнате, снял шляпу и присел на стул у входа.

Из ванной вышел Цельмеистер в махровом халате со всклокоченной мокрой головой, вопросительно уставился на молодого человека и, не здороваясь, пробурчал:

– По-моему, здесь живу я, а не вы…

– Совершенно верно, пан Цельмеистер. – Гость с улыбкой встал и протянул визитку.

– Секретарь графа Анджея Чарторыйского… Стефан Шармах, – прочитал вслух Цельмеистер и поднял глаза на молодого человека. – И чем я могу быть полезен графу Чарторыйскому, господин секретарь?

– Вельможный пан Чарторыйский приглашает господина Мессинга и вас в свое имение по чрезвычайно важному делу, пан Цельмейстер.

– По чрезвычайно важному? – переспросил Цельмейстер, глядя на молодого человека. – Что-нибудь пропало? И надо найти?

Стефан Шармах вздрогнул, отступил на шаг и, со страхом глядя на Цельмейстера, пролепетал:

– Откуда вы знаете?

– Дорогой Стефан, – усмехнулся Цельмейстер. – Я с паном Мессингом столько лет, что могу сам проводить сеансы телепатии. Так что там пропало у ясновельможного пана Чарторыйского?

– Бриллиантовая брошь. Фамильная драгоценность. Весьма и весьма ценная вещь, – торопливо проговорил секретарь Шармах.

– И сколько же стоит эта фамильная драгоценность? – поинтересовался Цельмейстер.

– Огромные деньги – восемьсот тысяч злотых, – в священном ужасе пролепетал секретарь.