Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

Потом граф широким жестом пригласил гостей проследовать в дом.

Секретарь Шармах бросился их догонять. На ходу спросил дворецкого – пожилого мужчину в расшитой золотыми нитками ливрее:

– Стол накрыт? Проверять не надо?

– Стол накрыт, пан Шармах, все готово, – с достоинством ответил дворецкий.

После обеда, когда все стали подниматься из-за стола, граф Чарторыйский жестом попросил Мессинга и Цельмейстера задержаться. Домочадцы чинно и медленно покидали громадную столовую с высокими стрельчатыми окнами, слуги стали убирать с длинного стола грязную посуду.

Чарторыйский, Мессинг и Цельмейстер отошли к окну столовой. Граф вполголоса произнес:

– Мой секретарь вам, конечно, все рассказал. Могу только добавить, что эта брошь была собственностью супруги короля Стефана Батория, с которым мои предки состояли в близком родстве, и потому это не только шедевр ювелирного искусства, но и историческая реликвия… Короче говоря, этой броши цены нет, пан Мессинг, и я, и моя супруга до сих пор пребываем в самом мрачном расположении духа.

– Я думаю, в таком случае и гонорар за находку броши должен быть существенно увеличен, – буркнул Цельмейстер.

Мессинг бросил в его сторону злобный взгляд, но Цельмейстер как ни в чем не бывало рассматривал большую картину на стене в дорогой золоченой раме.

– Несомненно! – Граф одарил импресарио лучезарной улыбкой. – Я озолочу вас, Панове, только помогите найти.

– Вы полагаете, что брошь похитил кто-то из обслуги или домочадцев, находящихся в замке? – спросил Мессинг.

– Это первое, что приходит в голову, пан Мессинг… – ответил Чарторыйский. – Посторонних в замке все это время просто не было.

– Где я смогу работать, ясновельможный пан Анджей?

– Пойдемте, я провожу вас

Комната оказалась большой, хорошо освещенной со всех сторон высокими окнами залой. По углам стояли массивные железные рыцари в тяжелых доспехах. На стенах картины, старинное оружие, портреты предков графа Чарторыйского – мужчины и женщины в старинных нарядах. Еще одну из достопримечательностей составляло большое чучело медведя на задних лапах с угрожающе поднятыми передними лапами и оскаленной страшной пастью с большими клыками. Медведь встречал посетителей у дверей. Посреди залы, ближе к ряду высоких окон, был установлен большой мольберт с холстом на подрамнике, рядом на столике ящик с тюбиками красок и кистями самых разных размеров. Тут же стоял мольберт поменьше, и на него были прикноплены листы ватмана для карандашных зарисовок. У одной из стен находилась длинная старинная кушетка с покрывалом и подушкой, над ней висели гобелены со сценами из народной жизни. Еще у дверей почему-то стояли два трехколесных велосипеда.

– Прошу вас… – Чарторыйский радушным жестом обвел рукой залу. – Простите, пан Мессинг, вы умеете рисовать?

– Кошку или собаку нарисовать еще смогу, а вот что-то другое… – Мессинг пожал плечами.

Ну, хотя бы изобразите человека, который умеет рисовать, – улыбнулся Чарторыйский. – Я всем представил вас как известного художника, приехавшего из Германии. Вы ищете характерные польские типажи и решили посмотреть моих домочадцев в этом качестве… Я подумал, так вам удобнее будет изучать этих людей. Если люди узнают, что перед ними дознаватель… сыщик… они внутренне будут защищаться, противодействовать вам, а если они будут считать, что перед ними всего-навсего художник – они невольно расслабятся… раскроются…

– Вы хороший психолог, ясновельможный пан Чарторыйский, – вежливо улыбнулся Мессинг.

– Я бывал на нескольких ваших представлениях в Варшаве и Лодзи. Даже в Германию ездил и видел вас в Берлинском театре… Поэтому я и осмелился обратиться к вам.

– Хорошо… я попробую… – Мессинг с любопытством оглядел залу.

– А вы… простите, пан Цельмейстер… – начал было Чарторыйский, обращаясь к импресарио, но тот поспешно перебил его:

– А я буду изображать помощника. Мыть кисти, менять краски… приносить чай и бутерброды…

– Для этого у меня есть соответствующая прислуга, – улыбнулся Чарторыйский.

– Ничего, я буду всех замещать.

Перед мольбертом сидела дородная женщина, румяная, щекастая. Одежда туго обтягивала ее фигуру, и казалось, сейчас расползется по швам под напором мощного тела.

– Раз в неделю я езжу со слугами в Варшаву за продуктами. Я не могу доверить это важное дело дворецкому или какой-нибудь кухарке…

– У вас их много? – спросил Мессинг, стоя перед маленьким мольбертом и делая карандашом какие-то немыслимые штрихи.

– Простите, пан, что вы сказали?

– Кухарок под вашим началом много?