– Ну дела-а… – покачал головой Сергей Покровцев. – Тут, ребята, умом тронуться можно… Откуда ты, Антоха, этого еврея выкопал?
– Сам границу перешел, – ударил себя в грудь старлей Скрыпник. – Говорит, спасался. Говорит, фашисты убить хотели. А документов никаких.
– Может, засланный?
– Ну ты подумай, Серега, если бы засланный, то и документы при нем были бы в полном порядке. И легенду бы такую рассказал – любой поверит. Главное, документы хоть какие, но были бы… А он еще говорит, за его голову награду назначили двести пятьдесят тыщ марок!
– Такая голова и больше стоит, ей-богу… – глядя на Мессинга, проговорил Сергей Покровцев. – Давай в штаб района докладывай – а то по шее дадут, такого человека уже двое суток у себя держим… – Сергей Покровцев тряхнул головой и хлопнул себя по коленям. – Ну, Мессинг, ну, фокусник! Что ж ты за человек такой, убей, не пойму!
– Опасный человек, – сказал Скрыпник. – Расстрелять бы его от греха подальше. А то затаскают с ним…
– Расстрелять? Да ты что, Антоха? И я уже по начальству сообщил… – растерянно проговорил Покровцев.
Черная «эмка» быстро катила по подмерзшей проселочной дороге. В машине на заднем сиденье находился Мессинг, рядом с ним – военный лет тридцати в кожаном пальто и кожаной фуражке. Впереди рядом с водителем в потертой старой кожанке сидел мужчина лет сорока в шинели с двумя шпалами в петлицах и фуражке с малиновым околышем НКВД.
– Простите, гражданин майор, до Бреста еще долго? – нарушил молчание Мессинг.
– Не волнуйтесь, господин Мессинг, скоро будем, – ответил майор НКВД Рукавицын и вдруг обернулся, внимательно, с улыбкой посмотрел на Вольфа: – Все думаю и не могу понять: как же вы слышите приказы, которые человек отдает мысленно? Вы что, вот так запросто чужие мысли читать можете?
– Иногда могу..
– Здорово… Вам бы в НКВД работать – цены не было бы. Или в угрозыске… – Майор вдруг нахмурился, кашлянул. – Впрочем, извините, господин Мессинг… это я так, к слову.. – И он отвернулся, вновь стал смотреть вперед на дорогу.
Стояло холодное утро, подмораживало. «Эмка» выскочила с проселочной дороги на шоссе и помчалась быстрее.
– Не успели вы появиться в пределах Советского Союза, господин Мессинг, а уже такие чудеса про вас рассказывают – только руками развести, – чуть улыбаясь, говорил грузный полковник НКВД Фридман, с бычьей шеей и мясистым носатым лицом. Главными же на его физиономии были глаза – маленькие, светлые, они сверлили собеседника, словно буравчики. – Всех офицеров на границе очаровали, можно сказать. Все в смятении и недоумении…
– Но мне все равно не верят… – ответил Мессинг.
Это снова был кабинет, но уже кабинет солидного начальника НКВД. Полированная мебель, стены с темными дубовыми панелями и непременным портретом вождя в рамке под стеклом. Столы стояли буквой «т». За коротким сидел полковник НКВД Александр Михайлович Фридман, за длинным узким столом – еще трое чинов НКВД, и в самом конце – Мессинг.
– С верой мы давайте подождем, гражданин Мессинг, – усмехнулся Фридман. – Если мы всем будем верить, у нас в Советском Союзе скоро шпионов будет больше, чем честных граждан… Артист оригинального жанра, ишь ты как хитро сказано. Вот в таком жанре как раз и сподручно шпионить… тень на плетень наводить… мозги туманить…
– Помните Корчинского, товарищ полковник? – подал голос майор, сидевший рядом с Мессингом.
– Какого Корчинского? – выкатил глаза Фридман.
– Ну этого… поляка, который немцем оказался…. Ну на прошлой неделе его к стенке поставили… вместе с пятью диверсантами…
– Поговори у меня, Нечитайло, поговори при посторонних… – нахмурился полковник. – Че ты лезешь наперед батьки в пекло?
– Прошу извинить, товарищ полковник, – поспешно исправился майор.
– У вас дочь очень больна… – вдруг сказал Мессинг. – У нее порок сердца. Не надо делать ей операцию здесь, в Бресте. Она может умереть. Вам нужно поскорее везти ее в Москву.
Воцарилась мертвая тишина. Офицеры ошеломленно смотрели на Мессинга, а полковник Фридман побагровел, схватил графин с водой, налил в стакан и стал жадно пить. Выпил, грозно посмотрел на Мессинга и спросил:
– Кто вам сказал?
– Никто. Я это увидел, глядя на вас.
Вновь повисла пауза. Фридман приложил руку к сердцу, провел ладонью по лицу. Схватил коробку «Казбека», достал папиросу и стал прикуривать. Его пальцы тряслись, и спички ломались одна за другой. Фридман швырнул коробок на стол и приказал глухо:
– Прошу оставить меня наедине с гражданином Мессингом.
Трое офицеров молча поднялись и вышли из кабинета. Фридман уставился на Мессинга потемневшими глазами, которые теперь скорее были похожи на дула пистолетов:
– Откуда ты про дочь узнал, Мессинг? – перешел на «ты» полковник. – Что она у меня есть… и что у нее порок сердца?
– Я смотрел на вас и увидел…
– Что увидел, что?! – нервно перебил Фридман. – У меня на лбу, что, дочь моя нарисована?
– Вы все время думали только о ней.
– И ты это увидел?
– Да.
– И дочь мою увидел?