Вольфганг Амадей. Моцарт

   — Да Понте — отличный либреттист, — кивает режиссёр. — Он вкус публики знает. Своим «Редкостным делом» он вновь доказал это. Опера имеет большой, очень большой успех.

   — Не могу не согласиться, — отвечает Моцарт с тонкой улыбкой, — Но не считаете ли вы, что музыка тоже способствует успеху оперы?

   — Ещё бы, ещё бы, — сразу оправдывается режиссёр, — От музыки он зависит примерно на две трети.

   — Не согласитесь ли вы, многоуважаемый маэстро, написать оперу для нашего театра? — снова вступает в разговор Бондини.

   — Почему бы и нет? Если меня устроит гонорар...

   — У нас вы получите не меньше, чем в Вене. Прибавьте к этому доход от бенефиса в пользу композитора. А помимо всего, я после Праги поставлю эту оперу ещё и в Лейпциге, где я обычно провожу лето.

   — Раз так — вот вам моя рука!

   — Тогда, полагаю, мы можем сейчас же подписать договор, — обрадованно говорит Бондини, доставая из внутреннего кармана сюртука несколько листков бумаги. — Вот видите, мы заранее рассчитывали на ваше согласие.

   — И правильно сделали. — Моцарт подписывает договор, бегло пробежав его глазами.

   — Ура! Виват! — в один голос восклицают директор с режиссёром и чокаются с ним бокалами.

Условившись, что премьера будет назначена на начало будущей осени, все четверо встают и возвращаются в салон, где в это время царит муза Терпсихора. По довольным лицам вошедших Йозефа Душек понимает, что композитор и директор театра пришли к соглашению. Дождавшись перерыва в выступлении балерин, она подходит к Моцарту, который с интересом разглядывает прогуливающихся с вазочками мороженого, и как заговорщица шёпотом спрашивает его:

   — Вы и теперь считаете, дорогой друг, что приехали в Прагу чересчур поздно?

   — Ещё бы! Как я мог не почувствовать, не догадаться, что в Праге у меня есть такая покровительница! Скольких разочарований я избежал бы...

   — Не беда, будущее с лихвой вознаградит вас за упущение.

   — Я тоже надеюсь на это с тех пор, как знаю, что здесь, в Праге, бьётся сердце, участливое к нуждам музыкантов.

Он берёт руку Йозефы и почтительно её целует. Из соседней комнаты доносятся звуки исполняемого оркестром одного из «немецких танцев», посвящённых Моцартом графу Пахте.

   — Хотелось бы мне убедиться, умеет ли Пункититити танцевать так же хорошо, как он сочиняет свои танцы, — говорит Йозефа, бросая на него лукавый взгляд. — Видите, мой муж уже держит в своей руке руку вашей Шаблы Пумфы.

   — Тогда окажите мне честь, мадам, и позвольте быть вашим кавалером.

   — С превеликим удовольствием!

III

Супруги Моцарты приезжают в Вену очень довольные поездкой. И с полным правом! Визит в Прагу оправдался во всех отношениях. Но одно обстоятельство омрачает хорошее настроение Моцарта. Через несколько дней после возвращения их навещают друзья с Британских островов — О’Келли, Эттвуд и Сторэйс, чтобы попрощаться. Он даёт им напутствия, житейские и музыкальные, на дорогу, просит передать самые тёплые пожелания старику отцу, которого они собираются навестить в Зальцбурге на обратном пути.

   — Когда мы будем иметь радость встретить вас в Лондоне, маэстро? — спрашивает Эттвуд, будущий органист, светловолосый, краснощёкий молодой человек, от которого так и брызжет энергией.

Моцарт некоторое время смотрит прямо перед собой в пространство.

   — Вот именно, когда?.. Пока я ничего определённого сказать не могу. Для начала примусь за заказанную мне оперу. Может быть, поздней осенью, а может быть, в начале зимы. Ты, Томас, постарайся без спешки всё подготовить к моему приезду. Это единственное, о чём я тебя прошу.

   — Не сомневайтесь, сделаю всё, что в моих силах, — говорит Эттвуд.

   — В этом я не сомневаюсь, мой дорогой мальчик. А вы, моя обаятельная Сюзанна, — обращается он к Нэнси Сторэйс, — постарайтесь, чтобы мой «Фигаро» стал в Англии не «редкостным», а «исключительным» делом.

   — Если бы вы знали, маэстро, как я этого хочу! Сюзанна — моя самая любимая роль.

   — Благодарю, благодарю. А ты, мой милый Майкл, что хотел бы услышать от меня на прощанье?

   — Что вы меня любите, маэстро, — отвечает О’Келли.

   — Можешь в этом нисколько не сомневаться, люблю и ценю. — Моцарт обнимает его и целует в лоб. — Счастливого пути!

Несколько дней Моцарт решительно не в духе. Расставание с О’Келли не проходит для него бесследно, потому что никто в Вене не относился к нему с такой трогательно-наивной нежностью и привязанностью, одному ему он изливал свою душу без остатка. Но потом собирается с духом и отправляется к Да Понте. Тот сидит за письменным столом перед горой исписанной бумаги.

   — Закопались в работе, почтеннейший Да Понте? — шутливо приветствует его Моцарт.

   — Ах, от вас, композиторов, разве доброе слово услышишь? Завалили меня заказами и предложениями. Все хотят, чтобы я обработал какой-то текст, да поживей, да повеселей! Волшебник я, что ли? Надеюсь, вы ко мне не по делу?

   — Не угадали! Именно по делу, и весьма срочному.

   — Бог мой, только этого недоставало.