С переселением в Вену начинается новая эра в жизни Моцарта: он окончательно освобождается от влияния отца, является вполне самостоятельным и вступает в период самый зрелый и самый богатый творчеством.
Вена как нельзя более подходила к его характеру и вкусам: в ее кипучей жизни театры чередовались с концертами; сами венцы, живые, веселые, были наиболее подходящим обществом для подвижного и полного жизни Моцарта. После Зальцбурга Вена казалась ему раем; он возлагал на нее самые блестящие надежды, которые (увы!) не осуществились во всю его жизнь. Моцарт не мог получить в Вене того значения и того положения, которых заслуживал силою своего таланта. Император Иосиф очень любил музыку, сам играл на виолончели и ежедневно после обеда устраивал у себя музыкальные собрания, на которые никто не допускался, кроме участвующих. Главными распорядителями и душою этих вечеров были: камердинер Страк, игравший на виолончели, и, имевший неограниченное влияние на своего государя, придворный музыкант и «кумир» Иосифа – Сальери. Моцарт мечтал получить место придворного композитора, но Страк и Сальери оцепили императора волшебным кругом, за черту которого никто не мог переступить, Моцарт – менее всех; как два цербера, охраняли они вход в свое святилище от вторжения опасного для них врага, так как понимали, что с появлением Моцарта владычеству их настанет конец. Они всеми силами старались поддерживать в Иосифе вкус к легкой итальянской музыке, чтобы он не разочаровался в них самих, и так ловко вели интригу, что не допустили Моцарта сделаться даже простым преподавателем принцев. Только под конец, когда, потеряв надежду приобрести подходящее для себя положение, Моцарт хотел оставить Вену, чтобы удержать его, ему дали место придворного композитора с окладом в восемьсот флоринов, хотя его предшественник Глюк получал две тысячи, и то это назначение существовало только по названию – и ни разу к нему не обратились с серьезным заказом, так что Моцарт, принимая эти деньги как милость, говорил с горечью: «Слишком много для того, что я делаю; слишком мало для того, что я могу сделать». Тем не менее, когда прусский король Вильгельм, лучше оценивший его гений, предложил ему более выгодное место при своем дворе, Моцарт отказался, сказав: «Как я оставлю моего доброго императора?».
Итак, Моцарту приходилось зарабатывать свой хлеб менее всего любимой им педагогической деятельностью. С даровитыми учениками он занимался не только охотно, но вкладывал в занятия всю свою душу; одним из любимых его учеников был Гуммель, который, будучи ребенком, провел два года в доме Моцарта. Его гениальный учитель брал его всюду в концерты, выступал с ним вместе, вводил его во все знакомые дома, и впоследствии, когда Гуммель уже юношей давал концерты в Берлине и узнал, что в зале случайно находится Моцарт, он спрыгнул с эстрады, отыскал его в публике и бросился на шею своему любимому учителю.
Вскоре у Моцарта образовался большой и самый разнообразный круг знакомых: графиня Тун, князь Голицын, Ван Свитен и многие другие считались его лучшими друзьями, и двери их домов были ему гостеприимно открыты. К числу его хороших знакомых принадлежал Глюк, живший в то время в Вене, но особенно искренние и теплые отношения у него сложились со стариком Гайдном; он называл его «папа» и говорил ему «ты», что составляло в то время редкое явление, особенно при большой разнице лет обоих артистов. Моцарт относился к Гайдну с почтением и благоговением, как ученик к великому учителю, – обстоятельство тем более замечательное, что Гайдна в то время не признавали в Вене, и свою популярность и славу приобрел он только впоследствии, по возвращении из Лондона, когда его юный друг уже покоился в могиле. Моцарт посвятил Гайдну шесть больших квартетов, говоря, что у Гайдна он научился, как их писать.