Вольфганг Амадей Моцарт. Его жизнь и музыкальная деятельность

О его отношении к Гайдну можно судить еще по следующему случаю: В Вене жил некто Кацелух, хороший пианист и дурной композитор. За неудачу своих произведений он питал ненависть ко всем, чьи вещи пользовались успехом, и всегда всех бранил. Однажды он сказал Моцарту про одно из произведений Гайдна: «Вот это мне не нравится, вот этого я бы так не сделал». «И я тоже, – возразил ему Моцарт спокойно, – но потому только, что ни вам, ни мне этого бы в голову не пришло». Этими словами Моцарт доказал свою преданность Гайдну и нажил себе непримиримого врага в Кацелухе. Гайдн же всегда и всем говорил про Моцарта, что считает его величайшим гением своего времени, и эти теплые и искренние отношения сохранились у них до конца. Моцарт со слезами провожал Гайдна, когда он уезжал в Лондон, и не думал больше с ним увидеться; он не ошибся: это свидание было последним, но старик пережил своего молодого друга и оплакивал его преждевременную кончину.

В Вене Моцарт встретился со своими старыми мангеймскими знакомыми – Веберами. Его первая любовь – Алоизия, в то время уже г-жа Ланге, состояла примадонной придворного театра, а в семейной жизни не пользовалась счастьем. Старик Вебер уже умер, и вдова его с дочерьми переселилась тоже в Вену. В семье их Моцарт нанял комнату; вскоре между молодым артистом и средней дочерью, Констанцией, возникла симпатия, которая возрастала с каждым днем. Констанция окружила Моцарта нежной заботой и внесла в одинокую и трудовую жизнь луч женской теплоты и ласки. Когда же он, утомленный, возвращался домой, то у них поднималась веселая болтовня, хохот и всевозможные игры. Мать Констанции была женщина чрезвычайно тяжелого характера, имела склонность к спиртным напиткам и изливала все свое раздражение на нелюбимую дочь Констанцию. Несправедливость и нравственные мучения, которым подвергалась бедная девушка, еще более увеличивали привязанность к ней Моцарта, решившегося вырвать ее из тяжелой домашней обстановки и назвать своей женой. Но старик Леопольд, питавший мало доверия к семье Веберов, не давал своего согласия, да и старуха Вебер неизвестно по каким причинам тоже воспротивилась этому браку и отказала Моцарту от дома. Графиня Вальдштетен, его большой друг, принимавшая теплое участие в судьбе молодых людей, взяла Констанцию к себе погостить, чтобы дать молодым людям возможность видеться чаще и без стеснения. Старуха Вебер, узнав об их свиданиях, уже намеревалась вытребовать дочь через полицию, но младшая сестра, Софья, предупредила Моцарта, и он, чтобы спасти свою возлюбленную от скандала и оградить ее от произвола взбалмошной старухи, решил немедленно жениться, не дождавшись согласия отца, в 1782 году. В тот же вечер состоялась их скромная свадьба, после которой графиня Вальдштетен устроила им чисто царский ужин. Молодые плакали от счастья, и, глядя на них, плакали присутствующие. На другой день один из их друзей пошел поздравить молодых в их скромную квартирку. Служанки у них не было, двери он нашел все открытыми настежь, а самих новобрачных мирно спящими. Он их разбудил, и Констанция, надев свой подвенечный наряд, за неимением другого платья, отправилась в кухню приготовлять завтрак. Завтрак молодых состоял из одного кофе, которым они и угостили своего друга, зато веселью и смеху не было конца.

Моцарт обожал свою Констанцию, и во время ее частых болезней ни на минуту не отходил от нее: он ставил свой письменный стол к ее постели и работал; ее стоны во время родов нисколько ему не мешали; он подбегал к ней, целовал ее, успокаивал и затем возвращался к работе. В такой обстановке написал он шесть больших квартетов, посвященных Гайдну. Когда во время опасной болезни жены в комнате больной должна была соблюдаться безусловная тишина и Моцарт сидел возле постели, в комнату кто-то шумно вошел. Моцарт, вскочив, чтобы остановить вошедшего, повернулся так неловко, что перочинный нож по самую рукоятку вонзился ему в ногу. Моцарт, боявшийся крови и физической боли, даже не вскрикнул, но вышел в другую комнату, где ему сделали перевязку. Нога распухла и причиняла ему большие страдания, но в комнате жены он старался даже не хромать, чтобы она не заметила и не испугалась. Всякого, кто входил в комнату больной, он встречал возгласом «тш!», прикладывая палец к губам, и так привык к этому движению, что долгое время, встречаясь со знакомыми даже на улице, говорил «тш!» и поднимал палец. Врач предписал ему ради здоровья ранние прогулки верхом: уезжая в пять часов утра, он никогда не забывал оставлять на столе жены нежную записку с наставлениями, что она должна делать и как беречь себя в его отсутствие.