Вольфсберг-373

Инвалидов под конвоем увозили в Грац и там брали мерку, примеряли новые, поправляли старые протезы. Раз так повезли безногого фельдфебеля Артура Грюннера. Посадили его в приемной и приказали ждать очереди. Он просто вышел, воспользовавшись отсутствием контроля — и как в воду канул. Больше его никто не видел. Этот «побег» одноногого человека с костылем был просто необъясним. Очевидно, кто-то ожидал его перед больницей, ожидал с автомобилем или телегой. Далеко уйти сам он не мог. Конечно, это отразилось на остальных. Месяц никого из ампутированных не возили в Грац, а затем отправили под большим конвоем и не спускали с них глаз.

Лето 1947 года было жарким, душным, пыльным и сухим. Лагерь Вольфсберг отличался какой-то въедчивой черной пылью. Из-за засухи она, несомая постоянными ветрами, забиралась под одежду, разъедала влажную от пота кожу, вызывала воспаление глаз. Казалось, что в пустеющем Вольфсберге становилось жить тяжелее, чем тогда, когда в нем было свыше пяти тысяч человек. Откуда-то была занесена бацилла дизентерии. Нам ежедневно давали угольные таблетки и в питьевую воду бросали кристаллики марганцевого калия.

Большим ударом для многих был перевод капитана Рааба. Он сообщил мне письмом из Вены, что срочно уезжает в Англию и свои заботы о нас передает квэйкерше Ханне Стандтон, шефу «Уэллфэр оффиса», лагеря для Д. П. в Клагенфур те, носившего название Вайдмансдорф «Б».

В женском блоке к осени остались только очень большие партийки, когда-то занимавшие высокие должности, и иностранки. Партиек часто вызывали к австрийскому инспектору, и он сообщил им, что со дня на день ожидается их отправка в тюрьму г. Вольфсберга, откуда они будут доставлены на суд.

Пришел и этот день. Я жила в то время в одной комнате с все еще находившейся в Вольфсберге Урсулой Пемпе, Эрикой М. и Манечкой И. Очевидно, эту пруссачку присоединили к нам, иностранкам, среди которых были и венгерка Марта фон-Б. и две недавно прибывшие латышки, сидевшие два года в венской тюрьме советского сектора. Всего к этому времени в женском отделении было 42 женщины. Это из 432, сколько нас было в «самый разгар» нагрузки лагеря.

Накануне меня вызвал к себе австрийский инспектор. Сухой, длинный, с лицом сурового аскета и с деревянным, монотонным голосом, он долго расспрашивал меня о моем прошлом, деловито, без симпатии или неприязни. Перед ним лежала пачка бумаг, которые он перелистывал и делал какие-то отметки.

— Что меня ожидает? — спросила я в конце «интервью».

— Ответить трудно. Причина этому очень проста: вы не сделали никакого преступления против Австрии. Вы не принадлежали к партии. Югославия больше не предъявляет на вас прав. Границу вы перешли легально, т. е. с частями, сдававшимися в плен… Нам, австрийским властям, вообще непонятно, почему вы попали в Вольфсберг.

— Другими словами…

— Другими словами, мы ищем возможность убрать вас из лагеря.

Этот разговор оставил какое-то сумбурное впечатление в моей голове. Как так «ищут возможность»? Может быть, не возможность, а оправдание, почему меня не выпустили из тюрьмы в Фельдкирхене или из «сквозного» лагеря Эбенталь.

Вечером в инвалидную мастерскую зашел капитан Марш. Он долго рассматривал работы, взял себе пару собачек из черного бархата, отрезков чьей-то народной австрийской кофточки, и любовался тарелкой с югославским гербом, резной работой однорукого инвалида Рудольфа Шеммеля, сделанной мне в подарок. Как бы между прочим, он спросил меня, переписываюсь ли я с моими «лагерными дочерьми», и что мне пишет Гретл Мак. Я не придала этому никакого значения. Марш часто интересовался дальнейшей судьбой отпущенных на свободу женщин, которые регулярно писали в лагерь.

Посещения заключенных продолжались, но бывшие вольфсберговцы не имели права навещать оставшихся.

На следующее утро, как обычно, я пошла в мастерскую. Раздав работу, я присела рядом с Ханзи Г. и стала диктовать ему отрывок из книги, следя внимательно за его пальцами, не всегда попадавшими на правильные клавиши машинки. Часов около одиннадцати в мастерскую ворвался синеглазый капрал Джимми.

— Блонди! Беги в твой барак! Там что-то происходит.

В бараке действительно что-то происходило. Во дворе стояли все женщины. Их построил Эдди, заменявший у нас уже ушедшего из армии Джока Торбетта.

— В чем дело? — спросила я настороженно.

— Сейчас придет капитан Марш и прочтет список женщин, которых отправляют в тюрьму.

Появились Марш и австрийский инспектор. Стали читать список. Все «фрауэншафт», т. е. высокие партийки, которым предстоял суд. И вдруг — мое имя!

У меня перехватило дыхание. Почему я? Почему я с партийками? А что с моими инвалидами, с мастерской?

Как это ни странно — я не обрадовалась. Наоборот, у меня сжалось сердце. Куда меня шлют?

— Собрать вещи в течение получаса! — коротко приказал Марш. — Сейчас подойдет машина.

— Кэпт'н! — сказала я неожиданно для самой себя. — Я не хочу покинуть лагерь!

— Вас никто не спрашивает о вашем желании! — резко, вместо Марша, ответил инспектор.

— Почему? — спросил меня Марш.