— Я… я не хочу покидать инвалидов. Почему я пойду на свободу, а эти несчастные останутся здесь?
— Инвалиды тоже будут отпущены или переведены на положение подсудимых. В лагерь никто не попал по своему желанию и по своему желанию не может в нем остаться. Марш — марш! Бегом идите собирать свое барахло.
— Можно мне проститься с инвалидами?
— Их выведут к автомобилю.
Голова шла кругом. Хотелось плакать. Как ни страшна была жизнь в лагере, что я в нем ни пережила вместе с другими заключенными, но меня пугала неизвестность.
Партийки были быстро готовы. Их вещички были сложены в «рюкзаки» или чемоданчики. Теперь хлопотали вокруг меня. Не могла же я выйти из лагеря в штанах, в форме!
Кто-то протянул мне красную юбку от национального австрийского костюма, кто-то дал блузку и синий передник. Чья-то рука уже протягивала безрукавку. На ноги — полуботинки изделия Андрея Ноча из инвалидной мастерской. Все мое барахло воткнули в мой рюкзак, разные лагерные воспоминания и изделия инвалидов просто завязали в кусок рваного лагерного одеяла.
— Антретен! — раздался голос Марша (постройтесь!).
Вышли перед барак. Перед моими глазами и сегодня встает пустынный, мало населенный лагерь, забитые блоки, ветер, кружащий воронки черной пыли и приносящий нам запах высохшей, горькой полыни. Вдалеке очертания «Волчьей горы», на которой возвышался знакомый силуэт замка Вольфсберг и контур церкви…
Небольшой грузовик. Рядом с шофером — солдат с автоматом; два капрала, тоже с автоматами. Один из них — синеглазый Джимми. Он подмигнул мне, улыбаясь во все лицо.
Из инвалидной мастерской капитан Марш вывел всех моих питомцев. Им разрешено было подойти к грузовику вплотную.
Объятия. Поцелуи. Крепкие пожатия рук. Слезы на глазах у всех. Мне в руки суют какие-то подарочки. Кто-то из инвалидов быстро передает сто шиллингов. Целое богатство!
Вдали, в конце аллеи, высыпали все заключенные. Оттуда тоже крики, махание рук, пожелания…
Одна за другой в грузовик входят женщины. Главным образом, очень пожилые. Они знают, что их ждет: тюрьма, суд и окончательное решение. Они все же у себя дома, в своей Австрии. У них есть связи, знакомства. Все это — дамы из общества. Многие — титулованные.
Я влезла последней. Сели на скамьи. За нами вошли Джимми и еще один капрал и, подняв задник машины, сели на него, положив автоматы на колени. За поясом у них были ручные гранаты. Зачем?
Глаза застилали слезы. Душили рыдания. Хотелось выпрыгнуть из этой машины и вернуться в тишину и дружеский покой мастерской, в среду людей мне подобных, понятных, ставших близкими, неотделимой частью двух лет жизни.
Уже потом в памяти воскресла картина, которой она тогда сразу не зарегистрировала: двери в барак ФСС, и в них капитан Кеннеди, машущий мне рукой. Улыбка во все лицо и крик: — До свидания, Ара!
До свидания? О нет, только не это! Только не новая встреча с Кеннеди!
Машина вышла в английский двор. На приступке, рядом с шофером, стоял капитан Марш. Он доехал с нами до ворот, ведших на шоссе, спрыгнул и, подойдя сзади к автомобилю, протянул мне и фрау фон-Д. руку.
…Открылись заветные ворота. Дорога. Громадные платаны слева, за ними поля, желтые, осенние, как бы подстриженные «под гребенку». Солдаты весело разговаривают, куря папиросы. Мои спутницы в прекрасном настроении. Все они, без исключения, радуются перемене и той заре свободы, которая блещет даже из-за стен тюрьмы, куда нас отправляют. Они поют свои песни, а у меня на душе мрак.
Там, сзади, в Вольфсберге, остался майор. Кто о нем теперь будет заботиться и стараться хоть чем-то, хоть записочкой, через баню, скрасить его одиночество и тяжесть сидения в «С. П.»? Там Маня, Урсула, Эрика, инвалиды…
Въехали в город. Трясет на ухабах провинциальной мостовой. Переехали мост, площадь, свернули налево и остановились. Тюрьма.
Джимми и его друг выскочили из грузовика, отбросили задник. Автоматы на груди, висят на ремнях через шею. Протянули нам руки. Одна за другой, забирая вещи, мы спрыгнули на землю. Солдаты позвонили, и перед нами медленно открылись большие ворота здания заключения.
Вышел чиновник. У него в руках список. Мы стали шеренгой, с вещами у ног. Не ожидая церемонии передачи, Джимми сунул в руки чиновнику свой список, прыгнул в машину, и вольфсберговский грузовик отбыл, обдавая нас облаком пыли.
Чиновник стал читать. Имя за именем. Названные женщины проходили мимо него во двор тюрьму. Вызваны все. Список закончен — моего имени в нем нет.
— А вы? — изумленно спросил он меня.
— А я? — глупо и тревожно недоумевая, переспросила я.
— Кто вы такая? Вас в списке нет.
Назвала себя. Чиновник развел руками.
— Подождите. Я сейчас спрошу.
Дамы уже прошли через подъезд во двор. Я осталась на улице. Чиновник перед моим носом захлопнул ворота.
Пустынно. Кругом ни души. Ни одного прохожего. Неправо — мост через реку. Ее берега сплошь покрыты густым ивняком и кустарником. Бежать?