Вольфсберг-373

День за днем контакт креп. Мы смелели. Зная приблизительно время, когда англичане отдыхали после смены караулов или после еды, мы стали работать на создании более тесной связи. Испробовали все доски, и седьмая слева оказалась менее всего забитой. Осторожно вынули нижние гвозди. Верхние два заменили одним, так что доска стала двигаться, как на шарнире. Ее можно было отводить в сторону. Стуками указали людям из «С. П.», где мы делаем «окно». Доски с той стороны, обшивающие стену из-за умывальников, не сходились с нашей «седьмой». Пришлось делать ход немного вбок. У них инструментов не было — ни молотков ни клещей. Работали вилками, ложками, медленно поднимая ржавые искривленные гвозди. Прошло много дней, пока, наконец, они нам сообщили, что, не бросаясь в глаза и не возбуждая подозрения, они смогут на 45 градусов отводить свою доску в сторону. Попробовали. Оказалась щель, в которую можно было многое просунуть.

О седьмой доске у нас знала вся инвалидная мастерская, но об их доске знали только немногие. Боялись, что кто-нибудь по неосторожности выдаст нашу затею, и тогда всем нашим планам будет конец.

Каждый вечер я сдавала все инструменты дежурному сержанту, но днем клещи и кусачки осторожно, при помощи проволоки, перетягивались в «С. П.», и там что-то ими мастерили. Мы знали, что, если не подготовляется немедленный же побег, то для этого делаются какие-то шаги.

Однажды, идя утром на работу, я столкнулась в узком проходе с странными людьми, окруженными двойной английской стражей. Это были заросшие бородами, длинноволосые парни, в холодную снежную погоду одетые только в подштанники, рубахи и что-то вроде сербских опанков на босую ногу.

По типу эти два парня напоминали мне балканцев. Оставив работу моим ученикам, я поторопилась выйти, как будто бы за материалом в склады. Парни все еще поплясывали на снегу, окруженные стражей. Очевидно, ждали Кеннеди. Проходя, я бросила, как бы невзначай: — Добро ютро, брачо! (доброе утро, братья!). Парни оживились, и один из них ответил: — И теби, сестро!

К полудню от Джока я узнала, что привезли двух хорватов, усташей, скрывавшихся в Югославии в горах и перешедших нелегальным путем в Австрию. Их сразу же посадили в «С. П.».

Усташи! Изверги и убийцы, неприятели хуже немцев! Те, чьи руки обагрены кровью сотен тысяч сербов!..

Странно — зная, что они попали в «С. П.», я не чувствовала к ним ненависти. Мне было их жаль. Они все же были люди. По возрасту судя, попали в ряды усташей совсем молодыми ребятами. Голые, босые, промерзшие и до истощения голодные…

Во время английской «сиесты» мы «выстукали» к стене сидевшего в «С. П.» молодого фольксдойчера, рыженького Пауля Вюста, родом из Югославии, из Баната. Теперь, имея щель, мы могли разговаривать. Я попросила его, чтобы он постарался вступить в контакт с усташами и узнать, что это за люди.

На следующий день Вюст сообщил: — Люди, как люди, госпожа! Напуганы до полусмерти. Их водили ночью к Кеннеди, и он сказал, что их выдадут Тито. Они простужены и голодны. Нашим пайком их не насытишь…

В тот же день, при содействии д-ра Брушека, нам удалось получить из склада, в котором работал хорват, домобранский полковник Брайкович, теплое нижнее белье, лагерные курки, штаны и ветошки для портянок.

Вечером нас должен был развести по блокам Джок Торбетт.

— Джок, — сказала я ему, отведя его немного в сторону: — Джок, вы видели этих несчастных, оборванных людей? Они из моей страны. Из Югославии.

— Есс! — ответил он мрачно.

— Джок, я нашла среди тряпья для работы, в нашем складе, эти носильные вещи. Передайте им. Они больны и простужены. В карманах курток немного папирос. Сделаете?

— Но! — рявкнул маленький шотландец. — Ничего я не сделаю. Брось сейчас же эти вещи в угол! Их заген Кеннеди — ду коммен «калабуш». Никс виссен!

Я уже знала нашего Джока. Покорно опустила пакет в угол и вышла вместе с остальными в морозную ночь.

На следующее утро мы не нашли пакета для усташей. А в полдень через щель я услышала: — Спасибо тебе, сестра. Бог тебя благословит…

Вскоре в «С. П.» собралась целая «Югославия» — та Югославия, которая так страшно враждовала в годы 1941–1945. Там были фольксдойчеры, служившие в немецких «черных» частях, в дивизии принца Евгения Савойского. Там были два усташа, человек десять словенцев-егерей, охотившихся по горам и лесам за красными партизанами. Там были два добровольца, льотичевца, и один… четник, частей воеводы Джуича, молодой мальчишка лет 18-ти, попавший к нам за то, что он сорвал в лагере для Ди-Пи титовский флаг, поднятый на столбе в дни работы репатриационной титовской комиссии. Сорвал его и сжег на глазах у всех. Парнишку арестовали чины ФСС, сопровождавшие титовцев, и прямиком привезли в Вольфсберг, в «С. П.».

Однажды Пауль Вюст сообщил мне, что среди югославов царит вражда. Усташи не желают говорить с сербами и словенцами. Четник грозится, что он их всех зубами загрызет ночью. Добровольцы держатся в стороне, не вступая в пререкания, и встречаются и говорят только со словенцами.