Вольфсберг-373

Странной казалась эта безнадежная, глупая вражда среди людей, которых ожидала одна и та же судьба: по всей вероятности — выдача красным. Хотелось как-то помочь им смягчить сердца. Хотелось открыть им глаза. Хотелось, чтобы общие страдания объединили их, пропагандой вражеской разъединенных, детей одной и той же страны, христиан, хоть и поделенных на православных и католиков…

Самым добродушным был рыженький Пауль Вюст. Он не пошел в немецкую армию добровольно: был мобилизован и служил, как служили и другие. Простенький, тихий, он никак не мог понять, за что его посадили в Вольфсберг, а еще меньше — в «С. П.». Он понятия не имел, что титовская ОЗНА искала не его, а полковника Петра Вюста, и что, если нет Петра, может сойти и Павел…

Вюст старался жить в любви и дружбе со всеми югославами. Он так же болел за них душой, как и я, и в минуты наших перешептываний, умолял помочь соединить их.

Перед Рождеством (уже вторым в лагере) я из своих «заработков» собрала папиросы, немного леденцов, табаку из окурков, которые англичане бросали на полу в мастерской, и сделала одинаковые пакетики, разделив все поровну между земляками «спэшиал-пэнистами». С большим трудом все эти пакетики по проволоке были перетянуты в их умывалку, и в сочельник Пауль Вюст роздал скромные подарочки и прочел им мое краткое послание…

На Новый год я получила ответ. На листе бумаги кто-то из югославов нарисовал Белого Орла — символ государства, и в его груди не четыре «С», как в сербском, а гербы всех трех составных частей, Сербии, Хорватии и Словении. Все мои «братья» подписались под этим орлом, и наверху стояло: «Счастливого Нового года!».

Люди в «С. П.» сдружились. Невероятнее всего — сдружился четник с усташами! Они втроем, вместе, бежали из «С, П.» из Вольфсберга, и этому случаю мне хотелось бы посвятить, может быть, короткую, но все же отдельную главу.

* * *

За неделю до Рождества была открыта в блоке «С» лагерная выставка. Работы инвалидов получили лучшие награды: папиросы, консервы, новые носки и полотенца из складов и немного сладостей. Самая выставка привлекла много посетителей. Были опять члены английского парламента, квэйкеры, УМСА, даже какой-то важный австриец в форме новых полицейских. Нам сказали, что он приехал из Вены, и что вскоре австрийские власти займутся проблемой заключенных. Был румяный, полный и веселый бригадный генерал, с сонмом молодых военнослужащих девушек. От него пахло хорошим виски и дорогим табаком. Девушки благоухали. Их ногти алели от лака. Веки были подведены голубой краской, волосы на головах красиво завиты. Они приходили в восторг от куколок, зверюшек, обуви, сшитой на руках, коробочек, сервизов и сумочек. Все эти предметы им дарились сияющим от гордости и счастья мистером Кеннеди.

Среди вольфсберговцев, выставивших свои буквально ювелирные работы, брошки, кольца, браслеты и пр., сделанные из самого необычного материала, был и некий Ф. Эберле. И он и его жена попали в наш лагерь по странной причине. Австрийцы по происхождению, они десятки лет жили в Словении и в Любляне имели свой большой и богатый ювелирный магазин. Перед приходом красных, в дни капитуляции, они бежали. В Австрии, попав в лагерь, они были подвергнуты детальному осмотру и обыску. Кроме пары колец на руках Эрики Эберле, кольца с бриллиантом Ф. Эберле и его золотых часов, никаких драгоценностей найдено не было. Где же они оставили все свое богатство? К приходу партизан люблинский магазин был пуст.

Последовал арест и допрос. Затем Эбенталь. Затем Вольфсберг. И капитан Кеннеди и его «корешки», партизанские офицеры из Любляны, хотели во что бы то ни стало добиться признания — где было спрятано богатство семьи Эберле? Политических вин за ними не было. Они не были партийцами.

На брошки из меди, с изображением замка Вольфсберг, горло высившегося над городом и лагерем, носившими это же название, на кольца, сделанные из стали и алюминия, найденных в мусоре — на все эти работы ювелира Эберле обратили внимание именитые гости. Узнав, кто он, генерал захотел с ним поговорить. Кеннеди метался. Этой встречи он никак не желал. Так Эберле к генералу и не вызвали.

Квэйкеры и офицеры УМСА обещали вскоре вернуться в лагерь и помочь нам развить работу. В глаза бросался молодой квэйкер, лет тридцати, капитан английской армии, представившийся нам, как Рэкс Рааб. Он хорошо говорил по-немецки, сказав, что фактически он не англичанин, а бур. В его разговоре, жестах, внимательности и ласковом взгляде глаз чувствовалось искреннее дружелюбие.

Рэкс Рааб посещал ежедневно выставку и заходил в нашу мастерскую. Нас поражало его нескрываемое презрение к Кеннеди, его достоинство, с которым он говорил с сержантами ФСС, его желание быть с нами «на равной ноге». Он садился на скамьи рядом с инвалидами, которые вначале невольно косились и отодвигались, разговаривал с ними задушевно и всегда, прощаясь с нами, каждому с подчеркнутым уважением пожимал руку.