Волга (июль 2007)

Город Ульяновск был явно не в ладах с самооценкой. Родина Ленина, бывший норовистый Симбирск, о котором школьникам 80-х приходилось изрядно читать, в первом приближении казался форменной окраиной, и дальше это ощущение не проходило. Вероятно, потому, что местная власть боялась тронуть хоть пылинку, считая Ульяновск своего рода святой землей, всю харизму оттягивал на себя дом, где родился Ленин, ничем не примечательный мемориальный музей. Создавалось впечатление, будто город застыл в невесомости, перелетая из деревянного века в нынешний: редкие новостройки среди одноэтажных избушек и трехэтажных бараков торчали, точно зубы из щербатой пасти. «Как живем? Да пока не помрем, - говорила сердобольная представительница местной интеллигенции, вызвавшаяся проводить заблудившихся нас до причала. - Масло по карточкам, мясо тоже по карточкам, но его нет».

После Ульяновска город Куйбышев производил впечатление заповедника благополучия. Первое, что бросалось в глаза, - то, насколько чистый, умытый город не соответствовал своему названию. Очень скоро мы получили косвенное обоснование нашего когнитивного диссонанса: все без исключения местные жители называли город Самарой. Даже милиционеры в переговорах по рациям пользовались старым топонимом в качестве позывного, на улицах стояли доски почета с надписями «Ими гордится Самара» (действительно, «Ими гордится Куйбышев» звучало бы странно по отношению к покойному наркому). Причем все это не из фрондерства, а в силу неодолимого порядка вещей. Его зримым символом мог служить колесный теплоход 1915 года постройки, который присоединился к нашей череде пассажирских судов, следовавших до Астрахани. Говорят, в младенчестве это однопалубное чудо называлось «Столыпиным», теперь же оно носило имя «Ильич» - и словно само над собой иронизировало. Хочу обратить особое внимание на то, что теплоход эксплуатировался не в качестве архивной редкости, а как штатная единица Горьковского пароходства.

После Куйбышева-Самары Волга разливалась: кое-где нельзя было разглядеть противоположный берег. Несколько дней наш лайнер медленно плыл среди холмистых берегов невероятной красоты. Москва казалась далекой, оставшейся в прошлой жизни.

Саратов запомнился чистотой, ухоженностью и полным отсутствием державного кумача. Мы прибыли в воскресенье и оказались единственной в городе тургруппой: шедшие по пятам суда из Москвы и Горького задержал шторм. Главную улицу города, проспект Кирова, вслед за московским Арбатом только что сделали пешеходной; по ней фланировали горожане и горожанки, которых можно было запросто принять за москвичей. Если только с ними не разговаривать. Нет, жалоб на плохое снабжение и тому подобные проблемы (наоборот, саратовцы делали вид, что их нет) и своеобразного говора мы не услышали. Просто каждый встреченный нами местный считал своим долгом отправить приезжих полюбоваться на «шестикилометровый мост» - чудо инженерной мысли «почище Эйфелевой башни». Кстати, реальная длина сооружения почти наполовину меньше.

Волгоград - Астрахань

Мало- помалу разговоры о бушевавшей в тот год холере (до того считавшиеся на корабле глупыми, не достойными обсуждения слухами) зазвучали уже из бортовой радиорубки. Оттуда же, звеня нотками странного напряжения, голос старпома «настоятельно просил» нас ничего не покупать с рук во время «зеленых» стоянок и купаться только в строго отведенных местах.

Дело в том, что за Саратовом началась бедность. На любой сельской пристани, к которой корабль причаливал на пути в Астрахань, во время швартовки происходила драка между торговцами, нередко с участием милиции. К моменту схода пассажиров на берег у кромки воды можно было наблюдать картину, какую и теперь видишь на выходе из аэропорта Сочи или вокзала в Феодосии: туристов буквально рвали на части торговцы - русские, калмыки, корейцы. «Скажи мамочке, пусть купит для тебя декоративную тыквочку!» - гаркнула мне в ухо миловидная тетка, крашенная пергидролем. Горящие глаза, сутолока - это обыкновенно продолжалось минут пять, пока теплоходники удовлетворяли свои сувенирные потребности. Потом от гостей из столицы, как по свистку, отстают - и им дается час для купания и лежания на раскаленном, обжигающем ступни песке. А затем, ближе к отплытию, на пристань выходят совсем оборванные, черные от уличного загара босые дети и совершенно изумительно танцуют на теплых досках причала под аккордеон. Не приученные к таким зрелищам столичные жители оставляли свои копейки в выставленном картузе на удивление редко - очевидно, принимали все происходящее не за жест достойной нищеты, а за номер культурной программы.

Волгоград, вопреки названию, находится не на берегу, а в сорока минутах езды от речного порта Волжск. Юные жители этого пригорода, выстроившись в две неровные шеренги вдоль дороги, за короткий путь от пристани до автобуса умудрились несколько раз попросить у меня закурить, а при отбытии транспортного средства смачно заехать в его лобовое стекло перегнившим корнеплодом.