Волга. История главной реки России

По отношению к татарам-отступникам основным методом правительства было переселение – как отдельных лиц, так и всей деревни. Это шло в русле традиционного обращения государства с теми, кто доставлял ему неприятности: например, в XVII–XVIII веках перемещали казаков – и поодиночке, и целыми войсками, о чем шла речь в прошлой главе. В процессе местные власти прилагали огромные усилия для контроля над обращением и возвращением в свою веру отдельных людей, семей и целых деревень. Такие случаи заставляли заниматься длительной бумажной работой местную полицию, судейских чиновников и даже высшие учреждения. Впрочем, все это вряд ли можно назвать нетипичной ситуацией для деятельности местной администрации в империи, где указ из Санкт-Петербурга мог привести к появлению обширной кипы бумаг, но почти ни к каким другим результатам не приводил. Случаи, порой касавшиеся лишь одного или двух человек, не всегда можно было решить на низовом уровне: они поступали в администрацию губернатора и в Казанскую духовную консисторию. Для самих отступников, разумеется, опыт всегда был травматичным. Их срывали с места и насильственно переводили в другие деревни, как правило, расположенные на изрядном расстоянии, а подчас и в другой губернии. Родителей отделяли от детей; мужей от жен. Переселить при этом могли в какую-нибудь слаборазвитую губернию с неблагоприятными условиями для сельского хозяйства. Это было суровое наказание, вряд ли соответствовавшее провозглашенной в Просвещение политике «веротерпимости».

Случаи, произошедшие в Казанской и Самарской губерниях, демонстрируют человеческую цену правительственной политики по отношению к вероотступничеству и сложность ситуации в деревнях, где вместе жили мусульмане, крещеные татары и православные русские. В 1854 году велось расследование эпизода, имевшего место в 1835 году; сохранилось множество отчетов местных чиновников и опросов свидетелей. Все началось с того, что пожилого «новокрещеного» татарского крестьянина с несколько неудачным именем Алексей Романов заподозрили в том, что он вновь обратился в ислам. Вскоре дело расширилось до подозрений в адрес сразу 132 крещеных татар из деревень Оренбургской губернии, которые жили среди православных русских. Следствие показало, что 22 семейства «новокрещеных» татар вновь вернулись к исламу, и было принято решение отселить эти семьи по меньшей мере на 100 верст (чуть более 100 км) в пределах Казанской или Оренбургской губернии. Детей отправляли с родителями, если им было меньше 15 лет, а детям постарше разрешалось остаться, только если они могли доказать свое истинное православие[372]. Процесс растянулся до 1850-х годов, поскольку крестьяне активно сопротивлялись переселению: по меньшей мере один татарин утверждал, что он никогда и не обращался в православие. Метод, однако, продолжали практиковать. Около 1200 крещеных татар, вновь обратившихся к исламу, в 1843 году было приказано выселить из Чистопольского уезда[373]. В 1860 году татар-мусульман из того же уезда переселили из-за их якобы «религиозного фанатизма»[374].

Более разумные русские миссионеры понимали, что тяжелые на руку чиновники тем самым только отвращают крещеных татар от христианства. В 1865 году один миссионер следующим образом подытожил провал методов правительства:

«С 1827 по 1864 год приходские священники и консистории при всем своем рвении ничего не сделали, чтобы заставить отступников среди крещеных татар внять доводам рассудка; они действовали без любви и сострадания к отступникам, без должной подготовки… Полицейское вмешательство только злило крещеных татар, отвращало их от православия, а такие меры, как переселение, разоряли татар и лишали их духа, а вовсе не укрепляли в православной вере и благочестии. Неудивительно, что крестить татар в христианство получалось редко, а отступничество происходило повсеместно»[375].

Переселяли не только татар-отступников. Та же судьба могла постигнуть и действительно крестившихся. В 1840-е годы «новокрещеный» татарин Дмитрий Гаврилов с семьей был отправлен из мусульманской деревни в православную[376] – вероятно, чтобы опасность возвращения к исламу была поменьше. Никаких свидетельств тому, что Гаврилов или его односельчане-мусульмане вели себя неподобающе, не было.