Волга рождается в Европе

Штаб нашей колонны разместился в деревенской школе. Мы остановились в Зэиканах всего несколько часов назад, но уже функционирует телефонная станция, уже писари сидят за своими машинками. Главный зал школы чист, стены только что побелены известью. Скамьи новые, но уже запачканные чернилами, и дети уже вырезали на них что-то перочинными ножиками. На одной стене висит доска с расписанием уроков по-русски. Для деревенской школы довольно сложное расписание уроков. Много часов в неделю выделены «пролетарскому мировоззрению». Когда я возвращаюсь к своей колонне, батареи зенитных пушек начинают яростно лаять. Группа из двадцати трех советских бомбардировщиков летит высоко над нашими головами, на высоте примерно полутора тысяч метров. Отчетливо можно узнать очертания контуров бомбардировщиков «Мартин», четко выделяющиеся на синем и белом небе. Снаряды зенитных пушек взрываются рядом с самолетами, хвост эскадрильи отделяется и потом снова включается в боевой порядок. Они летят в восточном направлении, возвращаются назад с какой-то операции над нашими линиями снабжения.

Через несколько секунд два немецких истребителя с быстротой стрелы рассекают небо, преследуя вражескую эскадрилью, которая исчезает за огромным парящим на горизонте облаком.

- Русская военная авиация очень активна в этих дни, – говорит мне офицер нашего штаба, капитан Целлер, – они бомбят мосты через Прут и атакуют колонны на наших тыловых позициях. Они хоть и мешают, но причиняют только небольшой ущерб.

Он говорит о сопротивлении советских войск и делает это как военный, без преувеличений, объективно, не выражая никаких политических оценок, не пользуясь никакими аргументами, помимо аргументов технического рода. – Мы смогли захватить совсем немного пленных, так как они борются до последнего. Они не сдаются. Их техника не выдерживает сравнения с нашей; но они умеют ею пользоваться. Он подтверждает, что на этом фронте русские подразделения состоят преимущественно из представителей азиатских народностей. Только подразделения специалистов состоят из русских. Мы отправляемся посетить двух пленных офицеров, летчика и лейтенанта-танкиста.

- Они очень примитивны, – замечает капитан Целлер. Это единственная оценка нетехнического рода, которую я слышу от него. И это, по-моему, ошибочная оценка; «буржуазное» суждение.

Лейтенант авиации осторожно курит и глядит на нас пристально и бодро. Он с заметным любопытством рассматривает мою форму итальянских альпийских стрелков. Но он не говорит. Из них двоих, говорят мне, он более упрямый молчун. Он отказался давать какие-нибудь показания. Он выглядит как мужчина из народа, вероятно, он происходит из крестьянской семьи. Лицо прямоугольное, гладко выбритое, нос немного широкий. Он выпрыгнул с парашютом из горящей машины. Если русским летчикам приходится приземляться на немецких позициях, они большей частью защищаются с помощью пистолета. Здесь он был безоружен. Во время его прыжка с парашютом пистолет выскользнул у него из кармана. Он с равнодушием позволил себя задержать. Лейтенант-танкист – человек сильного, коренастого телосложения, с жестким лицом с грубыми чертами. Он происходит, пожалуй, из рабочего слоя. Он белокурый, со светлыми глазами, довольно большими ушами. Он сидит и курит, улыбаясь. Он глядит на меня. Я обращаюсь к нему по-русски. Он говорит мне, что сожалеет, что попал в плен. – Вы хотели бы продолжать сражаться?

Он не дает ответа. Потом говорит, что это была не его вина. Он исполнял свой долг и ему не в чем себя упрекать. – Вы коммунист? Он не отвечает. Тогда он говорит мне, что он несколько лет был рабочим на шарикоподшипниковом заводе, в Горьком, который раньше назывался Нижний Новгород. Он смотрит на нескольких солдат, которые разбирают цилиндры двигателя. Видно, что ему тоже очень хотелось бы поработать с двигателем. Он выбрасывает сигарету, снимает шапку, чешет голову. Он производит впечатление безработного.