Волгари

Магнитом патренное железо приемлет
Силу магнита, иглы железный вземлет
К себе, едну по единой, доколе есть сила,
Юже Божая крепость в той камень вложила.
Подобие праведници в мире сем творяют:
Данную себе мудрость иным ю подают,
Да тою умудршася мира отвратятся,
Ко Богу же живому сердцем обратятся
И друг друга да ведёт во небесну страну
Служащих ради верно Богом сготовану.

Был Симеон сутул, но молод, из-под чёрного клобука торчала кудрявая бородка, глаза имел смышлёные, с хитринкой.

Расхохотаться можно было, как, уморительно завывая, читал он свои вирши. Ещё смешнее выглядел Славинецкий. Поставивши подбородок на посох, старец буквально ловил каждое слово. Даже рот позабыл закрыть. И в глазах никакой хитринки не просматривалось. Одно только восхищение.

Задумался Арсен, пытаясь сообразить, отчего такими похожими кажутся столь несхожие между собой иноки. Один старый, другой молод. Один рыжеватый, другой чёрный как смоль. Один простодушием дышит, другой явно себе на уме. Наконец сообразил Арсен. Оба к языку глухи. Слова запоминают, выучили, как их соединять надо, и всё. А чтобы понять, чем отличаются языки один от другого, живую душу языка надо почувствовать — на это их не хватило. Ведь надо же! Только сейчас сосчитал Арсен, что Симеон в каждой строчке своих виршей по тринадцать гласных поместил. Видно, решил, что коли в Польше так вирши пишут, то так и по-русски можно... Только того не сообразил, что в польском языке ударения в словах не бегают с места на место, как в русском. Вот и получается, что у поляков — складно, у русских — нескладуха.

И чем-то — Арсен даже улыбнулся этой мысли — очень Симеоновы вирши на переводы Славинецкого походили, тоже ведь на никому не ведомом языке составлены. Понятно теперь, почему Славинецкий восхищается ими. Так вот немой к немому тянется, как эти, глухие к языкам монахи, друг к другу.

— Брат Арсений! — обрадовался Славинецкий, заметив наконец грека. — Садись с нами! Послушай брата Симеона. И ты, Симеон, на Арсения посмотри. Редкой учёности человек. Многие языки знает. Азбуку свою составил!

— Азбуку? — заинтересовался Полоцкий.

— Какая это азбука! — досадуя, что не сумел скрыть свою тайну от Славинецкого, сказал Арсен. — Баловство одно, а не азбука.

— Скромничаешь, брат... — сказал Славинецкий и простодушно похвастал: — А мы, Симеон, с Арсением и словарь русско-латинский составили.

— Великое дело! — похвалил Симеон. — Я сегодня государю говорил о пользе изучения латинского языка на Москве.

— Брат Симеон самому великому государю вирши свои красногласные читал, — сияя от радости, пояснил Славинецкий. — Вот послушай, брат!

Он взял лист бумаги и прочёл:

Небом Россию нарещи дерзаю,
Ибо планиты в оней обретаю.
Ты — солнце; луна — Мария царица;
Алексий светла царевич — денница.
Его же зори пресветло блистают,
Его бо щастем врази упадают...

— Дивные вирши! — похвалил Арсен, радуясь, что удалось увести разговор от своей азбуки.

— Воистину так, брате! — просиял Славинецкий. — И великому государю они полюбились. Государь Симеону денег в награду пожаловал на братское училище в Полоцке.

— Разве Симеон не останется на Москве? — удивился Арсен. — Здесь сейчас учёные люди сильно нужны...

— Нет... — сокрушённо вздохнул Славинецкий. — В Полоцк назад уезжает.

И спохватившись, что так мало времени остаётся наслаждаться мудрой беседой высокоучёного Симеона, повернулся к новому другу.

— Как в раю нахожуся... — сказал он. — Маковки церковны блистают, мудрая беседа слух услаждает.

— Известно ли тебе, святой старче, — улыбнулся Полоцкий, — сколь много времени первые люди Адам и Ева в раю провели?

— Разве это кому ведомо? — простодушно спросил Славинецкий.

— Учёным людям, святой старче, всё ведомо. Знанием во многие тайны проникнуть можно. Если мы обратимся к сочинениям таких учёных мужей, как Ансельм Кентерберийский, Жерсон, Женебрара или Палеотов...

— Палеотти... — машинально поправил Арсен.

Что? — не понял Симеон.

— Я заметил, что ты оговорился, брат Симеон, — сказал Арсен. — Не Палеотов, а кардинал Палеотти...

— Лазарь Баранович говорил нам в Киево-Могилёвской коллегии, что Палеотов его прозвище, — сказал Симеон. — Так вот, святой старче, эти учёные мужья совершенно определённо доказали, что Адам и Ева провели в райском саду всего три часа и в шестом часу дня согрешили и были изгнаны из рая. Вот до каких глубин при помощи науки достигнуть возможно.

— Воистину так, брат Симеон! — прошептал Славинецкий. Он прикрыл сейчас глаза, млея от восторга пред открывшейся ему мудростью.