Воля богов!

— Видишь, как всё удачно получилось, — говорил Гермес. — Зря ты боялся. Такую интересную жизнь прожил! Представь, сколько всего ты видел, о чём ещё тысячи лет будут книжки, картины, статуи, пьесы, об остальном я уж не говорю. Сказочная, легендарная жизнь, поверь опытному искусствоведу. Нервы, конечно, потрепали, но жизнь знаменитости не бывает без нервотрёпки — по себе знаю. Немного помучился перед смертью — так уж было надо. Кое-кто просил Зевса, чтобы ты умер той же смертью, что и Ахилл. Но ты страдал не так долго, у Ахилла здоровье получше было — он целый день мучился, а уж Геракл как долго умирал! Вот и спрашивается — зачем оно, хорошее здоровье? А тут ещё Кроныч сказал: «Не затягивать», так что мойра Атропа перерезала нить твоей жизни без лишних проволочек.

Они вышли из города. Мимо них пробежала Энона, сжимая в кулачке какой-то пузырёк. Парис проводил её взглядом.

— Не оборачивайся — плохая примета, — сказал Гермес. — Так вот, я говорю, Кроныч вообще к тебе неплохо относился. Меня, видишь, за тобой послал, такой чести мало кто удостаивался. Я вообще не любитель ходить в царство Аида. По мне, так оно мрачновато, а я люблю, чтоб было весело, как твоя жизнь.

«Да, весёлая жизнь, ничего не скажешь», — подумал Парис.

Он не следил за дорогой и не заметил, как солнце перестало освещать их путь, а привычные виды полей, гор, лесов, домов и деревьев сменились смутными, едва различимыми контурами, между которыми сновали бесплотные тени. Парис не мог разобрать, были это люди, сны или сказочные чудовища. То ему казалось, что у какой-то из теней шипящие змеи растут на голове вместо волос, то он вдруг видел пробежавшего во тьме кентавра, то Химеру, то лернейскую гидру.

— Нет, не настоящие, — ответил на незаданный вопрос Гермес. — Это всё фантазии, иллюзии, бред новоумершего. Видишь, например, тех великанов со сросшимися телами?

— Конечно вижу. Вокруг них вьётся стая гарпий.

— Так вот, их там нет. Это последние судороги умирающего сознания. Не обращай внимания и не отвлекайся — пока есть возможность, вспоминай прожитое. Вся жизнь должна пронестись сейчас перед твоим внутренним взором.

Парис сделал над собой усилие и попытался вспомнить свою насыщенную удивительными событиями жизнь, но на ум не шло ничего: ни вечера в обществе Эноны, ни победа на играх его собственной памяти, ни сражения, ни пиры. Даже Елену Прекрасную он не припомнил — только лёгкое прикосновение губ к щеке и тихий, нежный голос Афродиты: «Спасибо, красавчик! С меня причитается».

Дорога, слегка заворачивая, плавно шла вниз, вглубь преисподней. Мутные мелкие речки сливались здесь в одну медленно текущую главную реку подземного царства — Стикс.

Берег Стикса был уже не тот, каким его видели Тезей и Геракл. От прежнего величественного спокойствия за годы войны ничего не осталось. Покойники больше не стояли чинно в ряд, соблюдая очередь на перевоз, — они шумели, ругались, толкались, затевали драки, каждый норовил влезть без очереди, платить за перевоз никто не хотел. Старый лодочник Харон орал на мертвецов, ругаясь как пьяный матрос, и отбивался от них веслом. Волосы его были всклокочены, глаза горели, он казался страшнее всех чудовищ, виденных Парисом ранее.

— Большой наплыв клиентуры в последнее время, — пояснил Гермес. — Пропускная способность рассчитывалась исходя из других параметров, и теперь её не хватает. Персонал не справляется. Я предупреждал, но меня не услышали.

— Куда они так все рвутся? — спросил Парис. — Разве тут есть куда торопиться? И почему он одних пускает в лодку, а других нет?

— Это перевозчик Харон, — объяснил божественный экскурсовод. — Он перевозит мертвецов на тот берег, если, конечно, они были как положено погребены. Ну, сам понимаешь, бесплатно никто трудиться не будет — боги тоже. Раз кто умер, надо его похоронить, жертвы принести, и тогда уж Аид может брать их на довольствие, а то уже бывали случаи, что покойников специально не погребали, и они… Впрочем, это уже не интересно. Короче говоря, все, кто без погребения и без жертв, остаются теперь и без перевоза тоже. Торчат, значит, на этом берегу, злятся, нервничают, пытаются толпой влезть в лодку, теснят честных покойников, которые, конечно, тоже возмущаются. Отсюда и бардак. А ну, сгинь!

Последние слова были обращены к мертвецу, который загородил им дорогу, не желая пропускать без очереди. Гермес пинком отшвырнул наглеца, одновременно огрев своим жезлом по спине другого, пытавшегося влезть перед ним. Покойники громко возроптали, но Гермес не придал этому значения и продолжил проталкиваться к берегу.

Парису открылась панорама царства мёртвых. На другой стороне, за чёрными водами Стикса, виднелись лишённые всякой растительности скалы, среди которых можно было различить отдельных людей. Особенно хорошо выделялась подсвеченная зловещим алым огнём фигура, катящая в гору огромный камень. Докатившись до вершины, камень срывался, человек спускался за ним и снова катил его наверх.