Воля дороже свободы

– Мне хватит. Нам ещё домой надо перенестись. Для этого у тебя должны остаться силы. Я выпил достаточно, просто ты молодой. Пневмы много.

Петер оглушительно чихнул и лихо вытер сопли рукавом.

– Простыл, что ли? – спросил Кат.

– Не-а, – сказал Петер и чихнул громче прежнего.

Кат нашарил за пазухой камушек на шнурке.

– Хватайся за руку, – сказал он. – Домой вернёмся – водки налью.

– А я бы, знаете, сейчас лучше чего-нибудь горячего поел, – Петер несмело улыбнулся. – Да и вам, наверное, не помешало бы. Ваша… Ваша супруга, кажется овсянку предлагала?

Кат вспомнил Аду – как она с утра вышла к ним в переднике, как вернулась потом на кухню, и как пела там, на кухне «Вир, вир, колодец», пока он в подвале обвязывал верёвкой труп.

– Лучше водки, – сказал он.

IV

Каким бы могущественным ни был Основатель, в экономике он разбирался, как свинья в апельсинах.

В принципе, натуральный обмен пневмой – приемлемая вещь, если речь идёт о мелкой торговле. Но финансовая система целого государства не может опираться на бартер. Как совершать сделки? Как быть с утечкой энергии из кристаллов? Как возмещать потери при передаче на расстояние? Ну, и в результате люди стали вновь пользоваться деньгами. Сперва обеспечивали купюры энергетическими запасами. А со временем вернули для этого старое доброе золото. Его почему-то почти нигде нет в достатке, ни на одной планете.

Зато золото не превратится в ничто, если сломается банковский аппарат.

Лучший Атлас Вселенной

Танжер хорош, когда ты при деньгах. Кальяны на любой вкус ждут тебя в курильнях, готовые наряды развешаны перед лавками портных, из каждой пекарни пахнет свежей сдобой. В подворотнях дрессированные ящеры пляшут под пенье дудок, ожидая, когда сделаешь ставку – тогда твари, больше не сдерживаемые мелодией, кинутся друг на друга, и из ран польётся на мостовую лимфа. А в порту торгуют по-крупному: паучий шёлк, верховые муравьи, самопишущие краски, лодки из стабилизированного льда. И, конечно, рабы, рабы, рабы. Телохранители, слуги, кухарки, учителя, невольники для арены, для постели, и просто живая мебель. Рабство здесь так же обыденно, как солнечный зной. Да, Танжер хорош, когда ты при деньгах.

Танжер хорош, когда ты молод и красив. Шлюхи и танцовщицы не в счёт: тут полно свободных девчонок, которые ищут приключений. Они смеются, и носят короткие платья, и сладко пахнут. Одна не прочь выпить вина, другая – выкурить на двоих крошечную трубку, а у третьей всегда наготове инъектор с возбуждающим средством. Ночью вы загоните друг друга до полусмерти, чтобы под утро перехватить пару часов похмельного сна, а потом она уйдёт, оставив после себя только сонную одурь в твоей голове. Но это ничего. Вечером можно найти другую, и всё начнётся по новой. Да, Танжер хорош, когда ты молод и красив. Хотя, вообще-то, тебе перепадёт, даже если ты вовсе не красавец, и далеко не первой молодости. Это же Танжер, мать его.

Танжер хорош, когда ты ловок и смел. Богатые лохи сами идут в руки ловкачей. Есть тысячи способов отнять чужое добро – так зачем отнимать его незаконно, если гораздо веселей и безопаснее сделать это, не нарушая закон? Да и само слово «отнимать» здесь неуместно. Ах, что за чудесный зверь – лох! Грамотно подготовленный, разведённый, обработанный как по нотам, он сам отдаст всё, что захочешь. А коли вздумает жаловаться в полицию, сообразив, что его развели и обработали – так в полиции у него отберут последнее. Нет, лохом на Танжере быть нехорошо. Танжер хорош, когда ты ловок и смел.

…Кат всё это отлично знал.

Он был при деньгах. Градоначальник Будигост не пожалел золота, собирая в дорогу своего личного курьера, а золото стоило дорого во всех мирах Основателя – ну, почти во всех. И несколько мешочков с энергетическими кристаллами выдал Кату на дорогу Кила (ещё до инцидента с Чоликом). Кристаллы были драгоценными, максимальной ёмкости. Но кто считает деньги, когда на кону жизнь города?

Кат в свои тридцать два считал себя довольно молодым. И не уродливым. «Ужасно тебя ревную, – бывало, говорила ему Ада. – Вот каждый раз, как от меня уходишь. У тебя ж глаза как льдинки, прозрачные, и ямочка эта на подбородке. И руки, ух какие! И волосы, волосы черней ноченьки. Небось, девки все на улице оборачиваются. Эх, так бы и ходила везде за тобой». Он ничего не отвечал, потому что знал: ей нельзя за ним ходить. Нельзя ходить никуда.