Воля камня

Миэлла проснулась раньше обычного, было ещё темно, но она сразу почувствовала, что больше не заснёт. Сонливости, приятного расслабления, которые обычно чувствуешь, проснувшись ночью, не было. Миэлла чувствовала какое-то напряжение, будто утром её ждало важное дело, на котором были сосредоточены все её мысли. Но это было не так. Важных дел у нуворы Миэллы давно уже не было.

Камин давно догорел, даже угли уже не тлели, свечи тоже погасли. С тех пор, как Миэлла заболела, ей не нравилась темнота, она словно давила на неё, заставляла чувствовать страх, хоть Миэлла и не понимала, чего именно она боится. В соседней комнате спала горничная на случай, если нуворе Миэлле что-то понадобится – так продолжалось уже несколько месяцев. Миэлла редко беспокоила Дитту по ночам, ей просто было спокойнее знать, что в соседней комнате кто-то есть.

Миэлла поднялась с кровати, пошатнувшись при этом – одним из симптомов её «болезни» была периодически накатывавшая неустойчивость, словно она вся превращалась в качаемую ветром высохшую травинку. Сердце забилось сильнее, дыхание сбилось. Когда это происходило, у Миэллы начинало стучать в ушах, ей казалось, что она слышит биение неведомого сердца – глухие размеренные удары. Миэлла была уверена, что это её собственный пульс стучит у неё в ушах, просто у страха глаза велики. Иногда при этом на глаза будто находила какая-то тень, и ей казалось, что всё вокруг стало серым, но это бывало редко.

Живший у них в замке травник осматривал Миэллу – она решилась обратиться к нему, когда поняла, что это ей не кажется, странные симптомы стали повторяться регулярно. Травник осматривал её неоднократно, обращая особое внимание на сердце, но ничего не находил. Он готовил для неё успокаивающие и укрепляющие отвары, Миэлла пила их, но ничего не менялось. И ещё холод – её постоянно преследовал холод. Сначала он накатывал только временами, независимо от того, находилась ли она на улице или в помещении, как она была одета… Постепенно холод стал накатывать чаще и приступы стали более продолжительными. Иногда при этом у Миэллы подрагивали руки. Сначала Миэлла думала, что это от холода, но потом поняла, что нет. Этот холод был другим, не таким, как, например, когда зимой распахнёшь окно, и тебя окатит морозным воздухом, и не таким, какой чувствуешь, долго гуляя по улице зимой. Обычно, первыми замерзали руки и ноги, от холода по коже бежали мурашки, здесь – ничего подобного не было. Она ощущала холод всем телом, нигде не больше и не меньше, ёжилась, куталась, но холод не отступал. Со временем она не замерзала сильнее, ощущения не менялись, а когда холод отступал – по телу не разливалось приятное тепло, покалывая озябшие конечности, как бывало, когда она долго гуляла на улице – она просто вдруг ощущала температуру помещения, в котором находилась, словно холод был сном, и она проснулась.

Как-то раз травник спросил у неё, что она сама думает об этом. Миэлла уже думала об этом не раз, и каждый раз ей вспоминался тот случай, происшедший, когда она была ещё совсем молодой – когда исчезла её сестра. Травник выслушал её, ничего не сказав, но по его глазам было видно, что он не считает её слова женской сентиментальностью, он смотрел на неё серьёзно.

– Крепитесь, нувора, – сказал он.

Когда неустойчивость немного отступила, Миэлла медленно подошла к окну, и откинула шторы – рассвет ещё не занялся, но так ей всё равно было лучше. Она также медленно и осторожно вернулась к кровати, поставила подушку у спинки, и села, облокотившись на неё.