Воля цвета крови

– Это он сам нас нашел, меня и кореша моего Шмата, – показывал Жорка Долгих на допросе. – Мы со Шматом только-только порешили вместе клеить[45] и сидели на малине на Калугиной Горе. Кумекали, как и какие дела будем мастрячить. Шмат – он когда с фронта был списан по ранению, гоп-стопом промышлял. Ну а что, приложило его на войне крепко, потом кое-как подлечили и дали инвалидность с пенсионом в сто двадцать буланых. А что такое сто двадцать рубликов, начальник? – хмуро глянул на сидевшего напротив дознавателя вор. – Это же литр «сливок от бешеной коровы»[46] под названием «Московская особая». И вся пенсия! Напиться от души один раз, а потом зубами с голодухи клацать. Ну, вместо водки можно еще один кожаный ботинок купить. Скажем, на правую ногу. И ходить: левая нога в кирзаче, зато правая – в ботинке… – Жорка немного помолчал, потом продолжил: – Так вот… Не знаю, что да как, только вскорости Шмат с гоп-стопом завязал, домушником[47] заделался. И надыбал как-то красного товару[48] с горсть, а где сбыть – не знает. Ну и ко мне обратился. Куда, говорит, мне его девать, чтобы не особо задешево… Почему он ко мне пришел? – предвосхитил могущий возникнуть вопрос Долгий. – Так это, как-никак однокашниками мы в школе были. Да и жили недалеко друг от друга. Ну, дал я ему один адресок. Он раз сходил к барыге этому. Второй… Кажись, тем барыгою он не очень доволен был… После приходит и говорит, что будто бы следят за ним. Ну, мы и подались на Калугину Гору. Калуга – она завсегда была городской окраиной, куда власти нос свой редко совали. И при царе, да и ныне мало что изменилось. И мест здесь, где от ментов схорониться, – покосился Долгий на дознавателя, – не одно и не два, а намного больше будет. Завалились мы на одну малину и стали кумекать, а не поработать ли нам вместе. Одному что: гоп-стоп сбацать или хазовку[49] какую выставить – и все. Еще и неизвестно, как оно все обернется. На гоп-стопе, если мужик не хилый, так может и отпор дать: сопатку набок свернуть и налить как богатому[50]. Да и хазовку брать опасно одному… А вдвоем и сподручнее, и дела покрупнее проворачивать можно. Сидим, значит, кумекаем, ханку допиваем, и тут к нам один каринец[51] подсаживается, спросив, как положено, на то разрешения. Не то чтобы он совсем старый был. А так… пожилой. Крепкий еще вполне, и взгляд острый, как у молодого. Сразу было видно: пассажир битый и не единожды на дело ходивший. Выставляет он, значит, бутылку «Сучка»[52] и закусь, и такой заводит разговор… Мол, клиентов[53] себе ищу. Ходить наособняк[54] – сламу мало. А тут дельце одно надыбал, но одному, дескать, не потянуть. Я у него спрашиваю: что за дельце? А он отвечает – продуктовый склад противотуберкулезного госпиталя инвалидов войны стопорнуть… Мы со Шматом переглянулись, потому как дело это нам показалось дюже непростым. Ну, выпили. Познакомились. Он говорит, что кличут его Севой. Мы тоже ему себя назвали, и он продолжил. Сказал, что стремил[55] за складом не один день, и знает, кто и как его охраняет, чем они вооружены и в какую из ночей лучше всего этот склад взять. Только нужно оружие и подводы. Ну, посидели, допили «Сучок», дело это обмозговали и через день отправились этот склад брать. Шмат, по совету Севы, вырядился будником, милиционером то есть, – поправился Долгий, – чтобы на склад беспрепятственно войти. А как менту, да еще вооруженному, не открыть? Он постучит – сторож ему и откроет. Так оно и получилось. Шмат вошел, крепко успокоил шмирника и открыл ворота. Загнали подводы, сбили замки со складов и по-быстрому загрузили подводы мукой, крупами, сахаром, сливочным маслом, яичным порошком, суповыми концентратами, американской тушенкой, банками сгущенного молока под самую завязку, лошади бедные даже не враз с места тронулись, – и выехали. Для всех, ежели кто и заприметит, – подводы с продуктами едут до места назначения, а будник их сопровождает. Все чин чинарем, комар носу не подточит… Мандру[56] всю свезли к родителям лощенка[57], четвертого нашего хороводного, Костяна, прибившегося к нам перед самой стопоркой продуктового склада, жившего в Подлужной слободе. Я нашел одну бабу, что торговала на рынке всякой дребеденью и имела на нем свое место, и через нее мы стали сбывать слам. И наконец зажили…

Долгий вздохнул и закатил глаза, как какая-нибудь размечтавшаяся институтка, которой надоело быть скромной. И правда, до стопорки продовольственного склада они со Шматом жили одним днем: сходили на дело, пару-тройку дней пили-ели и баб… того самого, а потом снова превращались в нищих блатарей, каковыми, по сути, и являлись. После же того, как они подломили этот продовольственный склад противотуберкулезного госпиталя инвалидов Великой Отечественной войны, деньги потекли если не рекой, то полноводным ручьем. Пожрать (включая сгущенное молоко и фруктовый джем в банках) и выпить всегда было хоть от пуза! Опять же разные марухи и савостьячки, которые липли как мухи на мед. Не жизнь – малина!..