Воля вольная

Он всегда засыпал быстро, а тут ворочался, слушал, как труба тихонько гудит, как шипит и стреляет сырая лиственница. Думал о том, что дома делается. Представлял крепенького белобрысого Лешку, бегающего по теплым светлым комнатам в одних трусах и шерстяных носочках. Телевизор, наверное, смотрят, уже поужинали. Мишка-то… да нет, дома все было в порядке. Наверное, калым какой-нибудь подвернулся на январь, вот и звонила — брать — не брать… Вспомнил, что несколько дней назад в поселке был какой-то шухер, мужики по рации толком ничего не говорили, Верка сказала только, что Кобяк схлестнулся с ментами и ушел в бега. Какие бега? Не очень понятно было, да Генка и не очень интересовался, дел было по горло, но теперь вспомнил и задумался. Чего Кобяк мог не поделить с ними? Никакого бизнеса у него не было… И семья нормальная — две девки…

У Генки с Кобяком, хоть и соседи, на одной улице жили, никаких отношений не было. Никогда тот ни о чем не просил — захватить по пути что-то, подбросить, с продуктами или бензином помочь, как это часто делал Сашка Лепехин, живший на другом конце поселка. И Генка Степана ни о чем не просил.

Был, правда, у них лет пятнадцать назад случай. Или даже двадцать. Давно было, Генка только охотиться начинал.

Граница их участков шла по водоразделам и речкам, и везде была ясной. Только в одном месте в истоках Талой и Они было непонятно. Речки эти были необычные, они начинались, как одна, болотистая и медленная, она едва текла высокогорной плоскотиной вдоль хребта, потом, свернув вниз к Эльгыну, расходилась на две долинки. Так дальше и бежали Оня и Талая параллельно друг другу по участку Кобякова.

Самые верха, до того, как им разойтись, как будто были Генкины. Места высокие — россыпи, да стланик, и скорее всего небогатые и он поставил на пробу пяток капканов. Через месяц только заехал посмотреть. Капканы были сняты и повешены одной кучкой на путике, так, что Генка понял, что верховье речек не его. Это было странно — и в акте на закрепление угодий они были обозначены, как Милютинские, и своих капканов Кобяков там не ставил, а Генкины снял. Генка не стал спорить. И молодой был, и спорить было не из-за чего. Его только удивило поведение Кобяка. Ни по рации ничего не сказал, ни потом, встречаясь и здороваясь в поселке. Девчонок, кстати, у Кобяка звали Таля и Оня, может, поэтому.

Что же у него там могло произойти? Да еще с ментами? Генка понял, что не уснет, зажег лампу. Поставил в телефон едва живой аккумулятор и стал надевать штаны — телефон ловил только снаружи.

Через полчаса он уже сильно жалел, что позвонил. Подбросил в печку дров, чайник поставил. Закурил. Верка сказала, что Тихий заезжал, просил съездить к Кобяку на участок с телефоном. Чтобы Кобяк связался с ним. Сказала, что Кобякова с икрой накрыли, и что он сейчас у себя на участке. Больше ничего не успела — аккумулятор сдох окончательно. Генка сидел, наморщив лоб. Дел было невпроворот, время золотое, а тут… Это из поселка кажется, взял, да и съездил, а где его искать? Неделю потеряешь, бензину нажжешь. Чайник загундел на печке. Генка налил кружку, сахару положил четыре ложки и опять задумался. До ближайшего Степанова зимовья недалеко, можно съездить. Если не завалено, за пару-тройку часов обернешься, а если он тропы накатал вдоль Эльгына, вообще — дрянь делов.

Снег кончился. За ночь завернуло покрепче, больше двадцати, самая погодка для охоты. Генка провалялся до семи, можно было и по темноте выехать, но на незнакомом участке не рискнул, поел плотно, подбросил дров, чтобы избушка не выстыла, и вышел к «Бурану». Светало потихоньку. Увидел, что вчера помял защиту — ветровое стекло он снимал сразу, с нового еще «Бурана», и ставил на его место оцинковку — отвинтил гайки, вынул замятый лист и отстучал на чурке обухом топора. Вернул все на место. Канистру бензина привязал. Пока работал, рассвело. На небо глянул — солнца сегодня никто не обещал, а вот снег почти наверняка будет. Уходит время, собаки скоро брюхом зачертят по снегу, не походишь с ними. Он замотал ключи в тряпку и сунул под сиденье.

Генку всегда радовал незнакомый путь. Хотя и жалко было терять время, а и поехать хотелось. Может, получится помочь мужику. Тут он, правда, не знал, может, Кобяку этого и не надо совсем, ну, не надо, скажу, не нашел, — так он подумал, подкачивая бензин и берясь за рукоятку заводки.

Наискосок, чуть подгазовывая, чтобы не соскальзывать боком, спустился крутым берегом ключа к Эльгыну. Река, неширокая здесь, встала только в спокойных местах. Лед был еще тонкий. Генка, приподнялся с сиденья, рассмотрел ее до поворота. Потом переехал ключ — тут лед держал — и потихоньку потянулся берегом. Собаки выли, привязанные у зимовья. Особенно Айка — всей тайге рассказала, как обидели. Генка улыбнулся. Хорошая собака. На что Чингиз — профессор, а почти половина соболишек на ее совести. Орет, думает, без нее уехал.