Воля вольная

— Ты что, не поедешь? — спросил майор, втиснул ногу в хромовый меховой сапог, шитый на заказ, и, встав на обе ноги, поскрипывая, не без удовольствия прошелся по комнате. Плечами поводил, расправляя одежду, краповый берет поправил. Хапа был настоящий краповый берет. Две Чечни, три ранения, орден Мужества, других наград полна грудь. Сейчас ничего этого на нем, конечно, не было. Только берет.

— Сука, даже зеркала нет, — пробурчал, пристраивая нож к ноге.

— Не поеду. Сам управишься. Надо здесь побыстрее все проворачивать. Я не готов жить в таком говне. Вертолетчикам передай, утром попрем, пусть не раскладываются. Завтра же слетаем, посмотрим, что к чему. Зимовья жжем, если огрызнется или начнет уходить, мочим без разговоров. Рембо сраный! — Он помолчал. — Ладно, завтра видно будет. Но если это деза и он не там, а прячется где-то в поселке… мы тут, сука, зазимуем. В любом случае икры, рыбы надо сразу набрать, пока не попрятали. И это… прислушивайся, как к этому козлу относятся? Нам бы кого местного с собой завтра на борт взять. Охотничка какого-нибудь. Можно кому-то оставить его икру, пусть поможет!

— Ладно, не маленький!

В отряде было тридцать бойцов. Двадцать из Москвы и десять прикомандированных из Костромы. Костромскими командовал складный старлей Сазонов. С разбитым носом, шрамом на щеке и спокойным интеллигентным лицом. Костромские были помельче и посуше москвичей, те почти все раскачанные, жирноватые, с тяжелыми загривками, многие бритые налысо.

В ночной рейд ехали пятнадцать бойцов. Перед выездом, на разводе во дворе гостиницы Хапа ставил задачу:

— Короче так — завтра летим, мужичка поищем в лесу. Здесь сегодня пожестче, чтоб все языки прикусили, чуть-чуть так чтоб обосрались. Икру находим, ее сейчас полно, рыбу копченую… документов нет — забираем. Кто начинает вякать — на месте объясняйте, что к чему. В обезьянник не таскайте! Все! Работать в масках для профурсету! Конфискат сдавать прапорщику Романову. По машинам!

Два уазика и небольшой японский автобус отъехали от гостиницы. За рулями сидели местные менты. Расставили скрытые посты на главных перекрестках, Хапа с тремя бойцами поехал к жене Поваренка. Прикинул, что крикливая баба, у которой забрали икру и рыбу в аэропорту, много чего наорет.

Поваренок с семейством жил в восьмой квартире двухэтажного деревянного барака. Построен он был в начале шестидесятых, удобства во дворе, вода из колонки, и все ступеньки на второй этаж были облиты и обморожены.

Света на лестнице не было. Хапа, шедший за прапорщиком Бадмаевым, поскользнулся в темноте и шарахнулся со всего маху, рация вылетела из нагрудного кармана и поскакала по ступеням. Все встали, замелькали фонарики. Кто-то поднял рацию.

— Давай! — Хапа отряхивался и бормотал как будто про себя. — Сука, дела теперь не будет…

— Да ладно! — раздался чей-то негромкий благодушный голос снизу.

— Хер ли, ладно? — Майор был то ли злым, то ли растерянным. — Стопудово работает!

В одной из квартир открылась дверь, из нее выглянула баба лет пятидесяти:

— От-ты… кого надо-то?

Майор, не отвечая, поднялся на площадку, отстранил Бадмаева и сильно застучал кулаком в дверь направо.

Там явно стояли и слушали, и из-за двери раздался визгливый женский голос:

— Чего бунишь? Кто такие?

— Открывай, мать, милиция! — неожиданно доброжелательно пробасил майор.

— Чего надо?

— Откроешь… дверь целая останется… думай быстро.

— Катя, это милиция! — закричала через лестничную клетку соседка.

Дверь приоткрылась. В коридорчике, загораживая собой проход, с ребенком на руках стояла маленькая женщина лет шестидесяти пяти. Майору ее седая с редкими волосами макушка приходилась на уровень носа. Сзади из комнаты, из-за занавесок выглядывали еще два любопытных детских личика.

— Здорово, мать, узнаешь?

— Мне с тобой детей не крестить, чего мне тебя узнавать? Мать нашел! Медведица сраная тебе мать!

— Давай, давай, разговаривай меньше… — Хапа, легко отстраняя старуху, входил в квартиру. — О, да у тебя и здесь икра! — ткнул ногой в белый контейнер, стоявший под вешалкой. — И документы на нее есть?

Майор обернулся на Бадмаева:

— Зайди ты, остальные на улице.

— Ты ково, бл…, толкашь? Ах ты собака пузатая! Я троих таких, как ты, выкормила! — взвизгнула мать Поваренка. — Люди! Они что тут делают? Бумагу давай на обыск! Не пущу! Вон детей полон дом, идите сюда! Все идите, пусть забирают!

— Это не та… Не жена… мать… — шепнул прапор.

Ребятишки, выглядывавшие из комнаты, попрятались. Тот, что сидел на руках, сначала вертел с любопытством головой, потом охватил тощую бабкину шею и заревел. В комнатах заголосили.

— Баба! Иди сюда! — ревя в голос, звали бабку.

Майор стоял, растопырив ноги, среди захламленного, грязноватого и вонявшего кислятиной коридорчика. Явно обескураженный. В контейнере была не икра, а помои. Резко встряхнувшись, направился к двери.

— На х..! Тут роддом какой-то… — вышел из квартиры.

Снизу поднимался боец, светя сильным фонарем.

— Хапа! Мы их сарайку вскрыли! Полтонны красной икры! Двадцать коробочек!

Майор застыл на мгновенье.

— Грузите!

Вернулся в квартиру.