Воля вольная

У Жебровского на всю избушку гремел Первый концерт Чайковского. Медвежья шкура, увязанная в огромный, мохнатый и неподъемный рулон, красовалась на соседних нарах. Илья все утро с ней возился, подчищая и увязывая, и теперь, умывшись и попивая хороший кофеек, сваренный в серебряной турке, готовил завтрак. Вертолет он услышал, когда тот, зависнув, начал трясти избушку — смело, прямо на поляну садился. Илья убавил громкость, накинул куртку, высунулся и тут же отвернулся от снежной пыли.

Дверь в машине открылась, один за другим выпрыгнули четверо бойцов в черной форме и бронежилетах. Двое присели, осматриваясь, двое кинулись к избушке. Винты гнали воздух, рубероид сорвало с собачьей конуры и подняло над ручьем. Бумажки какие-то летели, мусор. Жебровский, прикрываясь рукой, снова высунулся над дверью.

Передним бежал невысокий Хапа. Увидев голову Жебровского, мгновенно вложился и присел на колено… Автоматная очередь взорвалась над головой Ильи, посыпались щепки, Жебровский от неожиданности инстинктивно сел задницей на землю, дверь распахнулась, Илья перевернулся на живот и распластался, неловко перегнувшись через порог. Огня добавилось, два автомата крошили дверь и стены внутри избушки. Он вжался, не понимая, что происходит, глаза были полны снега и крошек.

— Руки, бл…!!! Еще кто есть?!! — услышал Илья над головой и почувствовал сильную боль в шее.

Над ним стоял Хапа в красном берете, ствол автомата вдавлен под затылок, ногой наступил на руку. Илья лежал, как раздавленная лягушка. Все четверо собрались. Двое, легонько попинывая ногами, тянули за свитер.

— Подъем! Подъем! Кто еще есть?!

— Один… — Илья поднялся, облепленный мусором, держась за шею.

Двое здоровых парней, Жебровский едва ли не на голову был ниже их, завели его внутрь и стали обыскивать, Хапа снаружи махнул рукой в сторону вертолета и сбежал вниз к ручью. Машина убавила обороты. Из нее вышли Мирон и Шумаков в черном, нелепо болтающемся бронежилете.

Мирон с высокомерным и небрежно прищуренным лицом неторопливо шел первый, Шумаков неудобно семенил рядом и что-то ему говорил.

— Оружие есть? — спросил Мирон, презрительно смерив Жебровского взглядом, не заходя в избушку, как будто там для него было слишком грязно.

Жебровский начал приходить в себя, в нем закипала злость. Он перешагнул порог:

— А нельзя ли…

— Оружие есть?! — неожиданно заорал подполковник, неприятно быстро сунувшись прямо к лицу Жебровского.

Кто-то из бойцов подал штуцер.

— Та-а-ак, разрешение на оружие и личные документы! — Подполковник не глядел на Илью, переломил ружье, глянул калибр стволов. Он явно понимал в хорошем оружии. Рассмотрел инкрустации на ложе и замках, вскинулся на собачью будку и с интересом глянул на Жебровского:

— Дорогая Австрия! Кучеряво! Ты кто? — спросил уже не так жестко.

— Охотник…

— Я и сам вижу, не балерина…

— Жебровский Илья Сергеевич…

— Документы? — Подполковник театрально развел руки на ширину плеч, как будто собрался ловить Жебровского.

Музыка Чайковского издевательски лилась из двери — как раз спокойная лирическая часть звучала. Хапа поднялся от ручья, прошел мимо всех в избушку и с хозяйским видом стал досматривать. Вещи полетели. У него подергивались плечи и вихлялась тугая задница. В ухе торчал наушник от плеера.

— Бойцы! Остолоп! — высунулся Хапа в дверной проем. — Ну-ка разверните на снегу! — Показал на медвежью шкуру.

— Разрешение на оружие и паспорт в базовом зимовье. Семь километров отсюда, — Жебровский понял, что лучше не связываться.

— Та-а-ак, придется забрать с собой! — И подполковник с деланным равнодушием отвернулся.

— Вы, может, объясните, что происходит? Это что, обыск?

— Все объясним! В поселке! — Мирон, отвернувшись от Жебровского, смотрел на развернутую шкуру.

— Хороша! — Хапа быстро обошел вокруг, растянул скомканные лапы. — Не хуже камчатского! И лицензия на него имеется?

— Нет, — ответил Жебровский.

— Ну-у, совсем плохо, протокол составлять будем! Беда с этими браконьерами!

— Так, ладно, в машину, — приказал Мирон бойцам.

— Мне тоже идти? — спросил Шумак.

— Иди!

— Эй, куда? А шкуру? — окликнул Хапа бойцов.

— Ладно, может, пригодишься, — обратился Мирон к Жебровскому совсем спокойно. Почти дружески. — Ты Кобякова Степана знаешь?

Бойцы скатывали шкуру, снег под ней был розоватый. Фортепьянный концерт шел к финалу.

— Я прошу прощения, — перебил Жебровский подполковника. — Этот медведь — шатун, я его в упор стрелял, какая тут лицензия? С двух метров стрелял — вы же понимаете в этом!

Бойцы взялись было за шкуру, но остановились, глядя на подполковника. Хапа с вареным рябчиком в руках и за щекой вышел из зимовья:

— Я что сказал? Вперед! — заорал на омоновцев, обжигаясь мясом и стараясь не капать на себя. — Ты вообще-то понимаешь, сколько у тебя, Илья Сергеевич, проблем? Сейчас летим в Рыбачий, составляем протокол, изымаем оружие, браконьерскую шкуру, сажаем в обезьянник до выяснения личности. И как долго мы ее будем выяснять, зависит от нас! Мы там еще побудем, нас послали порядок навести!

— Хапа, терпи пока. Помоги найти Кобякова! — Мирон повернулся к Жебровскому.