Читаем Воля вольная полностью

Он был вполне состоявшийся мужчина, в том смысле, что у него было много всего. Этот вот домик на берегу Охотского моря. Два его почти взрослых сына-погодка учились в Англии и жили в их собственном доме в предместье Лондона. В Москве на Гоголевском бульваре жила жена Ильи. Был еще приличный подмосковный дом, где сейчас, кроме прислуги — жена не любила загорода, — никого не было. Все эти квартиры, дома и дорогие машины он заработал честно, и его благополучию многие завидовали.

Но иногда жизнь ставит перед людьми странные, нелепые с общепринятой точки зрения вопросы. Не перед всеми, конечно. До поры бизнес очень увлекал Илью — у него был свой банк средней руки, и все шло неплохо, но с какого-то времени он не без тревоги начал ощущать, что чем больше у него становится денег, тем меньше остается жизни.

Весной прошлого года он все продал. Лето провел довольно безалаберно, следуя сиюминутным, иногда довольно мелким желаниям и не особо понимая, что делать с собственной свободой. Так птичка, выпущенная из клетки в большой комнате, кружится нелепыми кругами, перелетает с места на место, совершенно не зная, как быть. Он решил ехать на большое сафари в Танзанию, где бывал не раз, купил дорогой тур на полтора месяца и начал уже собираться, как случайно на дне рождения приятеля зашел разговор о соболином промысле в зимней тайге.

Жебровский вернулся домой, посидел пару дней в Интернете и почувствовал, что очень хочет. Один, без профессионального помощника, без следопытов, прислуги и повара... в минус двадцать-тридцать-сорок... Так он оказался на Дальнем Востоке. Не было никого, кто бы его понял, даже друзья-охотники в сомнениях кривили лица, все подумали, что временная прихоть, он и сам такого не исключал, но прошел год, и Илья опять был здесь.

Одиночество в тайге — крепкая отрава, однажды ее отведавший, если он чего стоит, не может уже отказаться, а отказавшись поневоле, страдает, как от невосполнимой потери. Конечно, все это была городская блажь, но в тайге и одному Илье было отлично. В этот раз он взял с собой музыки и книг, чего не хватало в прошлый сезон. Все остальное на его промысловом участке было.

Дядя Саша приехал в семь. Долго ревел мотором в предрассветном узком проулке и, наконец, зацепив соседский забор, загнал «Урал» прямо во двор.

— Здорово, охотник! — Довольный грузно слез с высокой подножки. — Кофейку врежем на дорожку!

«Александр Иванович Гусев» — так у дядь Саши было написано в паспорте, но все — и дети, и старики в поселке звали его дядь Сашей, а многие и не знали, что он Гусев, — был под метр восемьдесят. Мощная волосатая и вечно распахнутая грудь, руки, от одного вида которых становилось спокойнее на душе. Такими руками, казалось, можно и «Урал» за передок поддомкратить. Лицо красноватое, в шрамах, с седыми кустами бровей и усов. Глаза серые смотрели умно и спокойно с хитроватым, а чаще озорным прищуром.

Он был бригадиром рыбаков, трезво и глубоко любил свою работу, море, молоденькую жену и старый «Урал», на котором всегда ездил, как на легковушке, и подрабатывал, когда не было рыбалки. К дядь Саше в поселке прислушивались, потому что он был человеком правильным. Ничего его не меняло: ни деньги, ни горе, ни водка.

Дядя Саша вошел, кряхтя, снял у порога кирзачи с завернутыми верхами и смятые пижонской гармошкой. Поддел пальцем единственную пуговицу камуфляжной куртки, натянувшейся на пупе. Под ней была только рубашка. Ни свитера, ничего...

— Садись. — Илья кивнул на стул и включил чайник. Тот был теплый и сразу засипел. — А Николай где?

— Поваренок-то? — Дядь Саша взял из полиэтиленового пакета карамельку, развернул и засунул в рот. — По дороге заберем, пусть со своими понянькается. У него младшему полтора года. Что за карабин? — кивнул головой на чехол, из которого торчал приклад. — Можно?

— Штуцер. Нижний ствол, как мелкашка, только мощнее, верхний — на зверя.

Дядь Саша достал изящное, почти игрушечное в его руках оружие, отодвинув от глаз, рассмотрел гравировку и стал класть обратно в чехол. Даже не прицелился, как это сделал бы любой охотник.

— Специально заказал, — пояснил Жебровский, — в прошлом году два ружья таскал.

— А я вожу в кабине двенадцатый калибр на всякий случай, да патронов, кажется, нет... — Дядь Саша задумался. — Потерял, что ли? Не знаю, куда засунул, — улыбнулся.

— Как же в тайге без оружия?

— А чего?

— Мало ли... сломаешься, есть нечего...

— Да-а, — скривился дядь Саша, — рыбы где-нибудь найду. Ее скорее поймаешь...

Жебровский заварил чай, поставил кружки на стол:

— Что думаешь? Дня за два, за три доедем? — Илья плохо представлял себе дорогу, в прошлом году он залетал на вертолете, чем вызвал пересуды у охотников. Вертолет стоил неподъемных денег — никаких соболей не хватило бы окупить.

— Чего загадывать... — дядь Саша отхлебнул из кружки, — как получится. Непогода врежет, и забичуем где-нибудь в Эльчане у эвенов.

— Завалено здорово?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза