Воля вольная

У Хорька напротив кафе «Север» был магазинчик — жена стояла за прилавком. Местные, даже бичи, обходили его стороной. Отоваривались, кто по непогоде или еще по каким причинам зависли в аэропорту. Паленая водка, рыба, дня не провисевшая в коптильне и чем-то подкрашенная, прокисшая и перемытая с чайком икра и еще всякая просроченная дрянь стоили две цены. Несмотря на все это, Иван умудрялся себя уважать, и магазин назывался «У Ивана». Хорек, что с людьми мелкого бизнеса случается сплошь и рядом, с годами совсем разучился работать. Возьмется за что-то... и не делает. Жена сама уж вместо него едет, везет... чем только он себя ни занимал, чтобы не работать. Однажды супруга застала его листающим картинки в детской библиотеке, она с ног сбилась грузить, а он там про дядю Степу смотрит. А другой раз уйдет из магазина и гуляет по аэропорту с важным видом, будто сам улетать собрался. Витрину в буфете рассматривает. Ну не любил человек работать...

Вечерами, однако, заперевшись в комнате от жены, он допоздна обсчитывал на компьютере доходы-расходы-прибыль.

Все посмотрели на Пашу: правда ли, что Тихий такой уж грязный заявился? Тот опять засмущался и отрицательно качнул головой.

На самом деле все это уже обсуждалось, и информация в кафе была более-менее достоверная. Еще утром Колька-Поваренок съездил в ментовку вроде как по делам. У него племяш там работал.

— Короче, захожу, — Поваренок уже в который раз рассказывал, — у них там тишина, как в морге. Злыи-и-и!! Колька Бадмаев, дежурный, сидит на входе. С калашом! Паспорт у меня спрашивает! Я ему — Коля, мля, ты с осины упал? Ты меня в том паспорте не узнаешь, я с ним тонул восемь раз! Шучу с ним, а он прям как наскипидаренный...

— Ты давай, выруливай... — подтолкнул его дядь Саша.

— Что, выруливай? Племяш, говорит, икру всю переписали, а из области оно идет или откуда, он не знает. Группу вроде за Кобяком наряжают.

Все примолкли. Только стулья поскрипывали, да кто-то, прикуривая, чиркал спичкой.

— Не возьмут они его, тяму[8] не хватит, — сказал Поваренок, чтобы нарушить тишину, — даже если в зимовье окружат...

— Зимовье от калашей не защита...

— Что он, маленький, чтобы его окружили? — Студент полностью был за Кобяка.

— С вертушки по следам могут найти... — предположил Жебровский.

— Ну и что? — спросил Поваренок.

Жебровский неопределенно пожал плечами.

— Расстреляют, — небрежно, «со знанием дела» бросил Ваня Хорек.

— Не имеют права! — Студент так не любил ментов, что легко мог оказаться на месте Кобяка.

— Он начнет стрелять, и они... и они... — Хорек вытаращил глаза, вжал голову в плечи и взял из Никитинской пачки сигарету.

— Он что, дурак, что ли, стрелять? — вставил кто-то раздраженно.

— Да хер его знает, умный стал бы уазик пихать? — подал голос Леха Шумаков.

— Так икру вез! — напомнил Поваренок.

— И чего? Все возят! Тебя когда взяли, отдали же! — Хорек, если бы не платил ментам, давно бы сел за всякое-разное в своем магазине.

— Отдали... половину! — согласился Поваренок.

— Не надо было жлобиться, предлагали тебе — двадцать процентов и работай...

— Да пошли они, сучары! Они что за эти двадцать процентов сделали? Корячились там со мной или, может, хоть вывезти помогли? Они, ворюги, кого тут командуют! — закипел Поваренок.

— Все так работают. Не хочешь, вон с Кобяком бегай. — Ваня, довольный своим умом, выпустил дым под потолок.

— А тебе, Хорек, лишь бы где нагнуться, да штаны подспустить! Дупло-то уже — кулак пролезет.— Поваренок посунул свой небольшой кулак вверх, и все заулыбались. — И рад ведь, сука! Сам в говне, и всех бы туда же!

Хорек покраснел даже лысиной, морда от злости заострилась.

— А ты у нас, Коля, значит, целка?!

— Да терплю пока! В прошлом году домой ко мне заявились — участок отводить! Понял! Менты — мне участок! Вы куда прете, чугуняки! Я их послал!

Дверь с лязганьем открылась, и в кафе вошел довольно высокий широкоплечий мужик средних лет, в длинном черном пальто, с гитарой в сильно потертом кожаном чехле за плечом. Он был без шапки, ухоженные светлые волосы доходили почти до плеч, прямая тяжелая челка закрывала пол-лица, из-под нее глянули на мужиков нездешние, спокойные и нежадные глаза. Это был Валентин Балабанов. Музыкант, как все его звали, или Балабан — по фамилии. Он кивнул мужикам и пошел к дальнему столику у окна.

— О, Валя, здорово! От, молодца... — заверещал Поваренок.

Вера взяла меню, которое у нее все изучали на барной стойке, и сама подошла к Валентину, закрыв его собой от мужиков.