Воля вольная

Все примолкли. Рыба была почти единственным способом заработать денег на долгую зиму. Законных путей для этого не было. Получить квоту на одного или на артель было невозможно, поэтому все браконьерили. Под ментами это было почти законно.

Жебровский не вмешивался. В России власть всегда была священной коровой. Даже здесь, на ее окраинах, где никогда не было крепостного права и где на суровой природе жили вполне самостоятельные мужики, людей возмущало не дурное устройство самой власти, но лишь справедливость или несправедливость ее действий. Это необъяснимо глупо, думал Илья и помалкивал. Смысла в этих разговорах не было никакого.

— Короче, ясно, — Студент угрюмо обвел всех глазами, — если они там, в Москве, решат отыметь нас во все дыры, они это сделают. Поставят всех на площади в позу овцы и отымеют, а баб и ребятишек на трибуне разместят и заставят в ладоши хлопать. И хер кто дернется! Вон они лазят по дворам, ни ордера на обыск, ничего... У Слесаренки икру забрали, он им чемпионат России выиграл...

— Когда это было! Он уж давно в ментовке не работает...

— И у Сашки Иванчука забрали, хотя он им сколько лет уже платит!

— Может, еще отпустят?

— И ничего не сделаешь, они сами же так поставили, что вся икра здесь левая, а теперь сами же и сажают? Беспредельщики! — Студент зло посмотрел на всех. — И что? В прокуратуру пойдешь, что так, мол, честно жить невозможно? Они и сами все знают, сами при делах, там же и ласты скрутят. К главе пойдешь, к Ваську этому гребаному? Та же фигня. У нас получается только так, как они скажут, так и можно. А если это нечестно, и я так не хочу?

Студент говорил спокойно. Помолчал. Потом так же продолжил в гробовой тишине:

— Я хочу, чтобы было по-честному, а они хотят... денег. И им насрать, что я там хочу, у них власть. Вот они сейчас автоматчиков в вертолет напихают и отправят Кобяка кончать...

Он опять оглядел всех и, задержав взгляд на Шумаке, сказал твердо:

— Если эти твари с Кобяком чего сделают, я сам решу, где вор, а где прокурор. У меня стволы тоже не из березы. И если кто им помогать вздумает, пусть, сука, побережется!

Балабан на этих словах, звучно двинув стул, встал вдруг за своим столом, поглядел на Студента, палец указательный поднял вверх, взгляд у него был на удивление трезвый, и, ничего не сказав, сел. Все поглядели на него — что бы оно могло означать, и снова повернулись к Студенту.

— Чего ты кипишь? Кого стрелять будешь? Тихого? Или кого? — Дядь Саша махнул Поваренку, чтоб налил.

Студент замолчал, расправил плечи и, не глядя ни на кого, откинулся на спинку. Видно было, как ходят желваки на потемневших от прилива крови загоревших щеках.

— Правильно Студент говорит, — быстро затрещал Поваренок, разливая водку, — все лето на этой икре пластались, и теперь что? Что дети жрать будут? Сначала они запретили ловить рыбу нормальным путем... ты понимаешь?! Мы тут живем и не можем ловить рыбу! Это же сразу ясно было, что все станут мышковать втихую. Так? И тогда или нас турьма закрывают, или мы на них пашем! Как они могли взять тех, кто им деньги уже отнес? И смотри, Иванчук, он же дурачок, он же все, как есть, в прокуратуре расскажет, и что? Товарищ прокурор побежит ментов вязать? Или может, в области другой честный прокурор? Оформят Саню за честность лет на семь в особо крупных, и никто не вякнет.

— Ну ладно, — раздались голоса, — до этого не дойдет.

— Как не дойдет! Они же главные тут коммерсанты. Где какая драка, ножи, туда-сюда... — ни одной фуражки не увидишь, а где бабки — тут как тут! И уже везде так, спроси у Москвича. На материке, оно всегда так было, а у нас не было, а сейчас?! В детском саду спроси, сколько папа ментам платит, скажут! Они еще говорить не умеют, а знают, что ментам надо платить! Что делать-то, Леша? — обратился Поваренок к Шумакову. — Умник ты наш... Ты там с ними вась-вась...

— Да иди ты... что я... сам, что ли... я, что ли, это придумал? — Шумаков отвернулся угрюмо. — Мне, блин, нравится платить, да? Я с главой разговаривал, он тоже не знает, что с ментами делать... Говорит, залупился раз, так сразу к его бабе в магазин пришли и изъяли все, что просроченное...

— Поэтому и не знает, что у самого рыло в пуху, с таким только к ментам соваться... — угрюмо добавил Студент. — Его когда выбирали, он беднее Поваренка был, а сейчас! В дверь не пролезает...

Все замолчали, слышно было, как кипит вода у Верки, как она протирает стаканы и тихо ставит их на поднос. И тишина эта означала, что никто не знал, что делать.

7

Александр Михайлович Тихий сидел за столом один в своей квартире. В доме холодно, форточка настежь в сереющем уже окне. Перед ним стояли две открытые консервные банки, тарелка с пованивающей квашеной капустой и ополовиненная бутылка водки. Другая, пустая, уже валялась за ножкой стола. Подполковник тяжело скрипел стулом и временами вздыхал. Вернувшись со службы, перед тем, как идти к Маше, Тихий решил выпить. И вот второй час уже пил и никак не пьянел. Жалел, что бросил курить.